В поисках инфернального дворика. Сердце Петербурга.

Основная примета – дворик должен смахивать на парк Гуэль – сплошная мозаика. Только Гуэль, сотворенный вконец свихнувшимся Гауди. Создавал его вместе с детьми-учениками мессия, открывший “стержневую истину”. Обычно народ, который в курсе, поминает про секту. Кроется загадочное место где-то на Фонтанке. Поэтому по-прежнему обследуем все доступные дворы – их у нас еще есть, несмотря на происки эгоистичных жильцов. Снуем через проходные с Литейного на Фонтанку и обратно.

Между прочим, одна из самых удивительных особенностей питерских дворов – несоответствие содержания заявленной при входе информации. Заворачивая во двор дома 32 по Фонтанке, ожидаешь, например, увидеть нотариуса. Ну там же черным по белому написано: “Нотариус”. А там – матрос, и не один! Вот ты какая, стержневая истина…

Но вид у матросов был вполне здоровый, мессией здесь и не пахло. Пахло нормальной кошачьей психикой и жареной картошкой из чьей-то форточки. Очень милый двор, “мелом расчерчен асфальт на квадратики”. Я попробовала попрыгать – с детства не играла в классики, но как-то… центр тяжести, что ли, сместился. Вот, кстати, ответ на вопрос – когда кончается детство. Да когда начинаешь смущаться, прыгая, и поминаешь недобрым словом вечерний кусок вишневого пирога.

Вообще интерьер двора настолько морской, что меня укачало. О море напоминает даже песочница, на бортах которой кувыркаются жизнерадостные золотые рыбки. Внутри, правда, по спекшейся в цемент земле ползет только одинокий истощенный муравей.

Из сектантов были замечены лишь издательство “Аврора” и “Русская классика”.

Выход отсюда – к цирку Чинизелли.

Еще один двор, интересный настенными росписями и обитателями. Очевидно, мы приближаемся к искомому психоделическому двору – голуби попадаются с явным приветом. Этот клекотал как орел и выпрашивал у грустного товарища кровавую пищу. Получал, впрочем, всего лишь кусочек лаваша.

Что появилось раньше, надпись или обнаженная натура? Очень трогательно, по-моему – Маша и Лиза. И ведь не поспоришь, как правило они вместе.

Выход отсюда так узок, что поневоле снова вспоминаешь суворовский совет: вишневый пирог отдать врагу.

Протиснувшись, видишь памятник тирану, окрашенный ныне в какой-то странный цвет. Должен быть темно-красный, цвет перчатки павловской фаворитки, а получилось пресловутое бедро испуганной нимфы. Опять умыкнули краску, а недостачу покрыли дешевыми белилами.

Вот, пожалуйста. Я же говорила – пишут одно, а находишь совершенно другое. Во дворе Фонтанки, 24, обозначен “Православный паломник”. С интересом прошли в указанном направлении. Но паломники попадались какие-то странные.

“Правда, я красивый?”

Судя по всему, красивые паломники ведут себя разнузданно. “Натусовался? – раздраженно спрашивают жильцы. – Убери за собой!” И ниже злобно добавляют: “После 23-х милицию вызываем без предупреждения!”

Паломника мы так и не нашли, очевидно, он убежал на внезапно встрявшую между Литейным и Фонтанкой Моховую.
Когда-то она называлась Хамовой. Не потому, что у нас много хамов! А потому что здесь жили ткачи, работавшие на парусных дворах Партикулярной верфи, – хамовники. В определенный момент, когда петербуржцы осознали себя как жителей Культурной Столицы, улицу переименовали, чтобы не опошлять названием репутацию.
Выход как раз к театру, Моховая, 35. Который так и называется: “Театр на Моховой”. Знаменит он еще и тем, что в этом здании находилось Тенишевское училище, в котором учились, например, Мандельштам и Набоков, описавший его в “Других берегах”. Такие разные люди, как Розанов, Милюков и генерал Юденич привозили своих отпрысков. А позже Мейерхольд ставил здесь “Балаганчик”.

Еще немного по Моховой, и можно порадоваться магазинчику «Машинки». Мыслю, надо сюда обязательно привезти премьера Вову Пэ. Может, заиграется и оставит наконец в покое настоящие машинки, нужные людям для дела?

Вообще исключительно культурная улица. На домах сплошной ряд памятных досок. Когда-то здесь жили Тютчев, Гончаров, Менделеев, Столыпин, Склифосовский, Шварц и другие приличные люди. Наверное, они и сейчас есть.

Сворачиваем с Моховой, за “Машинками”, во двор. Здесь за предсердием в виде тройной арки бьется сердце Петербурга.

А между арками такой вот колодец

Продолжение следует.