Дочка дома, красота. Без нее…

Дочка дома, красота. Без нее, конечно, скучновато. С кем же мне обсуждать секретики и хвастаться новыми лифчиками? Теперь мы все время обособляемся по углам, как придаточное предложение, шушукаемся и хихикаем под опасливыми взглядами мужей. Вообще праздники вышли веселые. Вчера свершился наконец мастер-класс по плову с a_v_p, безмерно взбудораживший бабушку. А сегодня на перекладных (Женька, как все-таки неудобно к вам добираться, две пересадки! – нельзя ли построить хрустальный мост анженерной работы?) посетили Елагин остров. Сын, конечно, заслышав о намерениях, быстро сказал: “Ой! Ой! Что-то горло очень болит!” и спрятался под одеяло с таким немощным видом, словно уже одной ногой в могиле. Мы плюнули и поехали втроем. Настригли с собой морковки и яблок, раскулачили на предмет орехов бабушку. Вместо того чтобы мудро взять бутерброды с колбасой и термос, заметим вскользь.

К морковке благосклонно отнеслись суринамская коза (я полагала, что суринамские бывают только жабы пипы, а погляди ж ты), барашки вполне славянского вида и северные олени. Никогда их раньше не видела – оказалось, если мысленно убрать рога, это вылитые телята. Только у них от глаз к носу идут такие специальные ложбинки – как будто чтобы плакать. На решетке ограды умоляющее объявление: “Пожалуйста, не кормите оленей булкой. От этого они болеют!” И плачут, добавила я.
Мы достали свой полезный пакетик. После того как румяный, с нежными соплями под носом, в снегу с ног до рыжих вихров, малец завистливо вопросил: “А где тут еду для олешков дают?” – разделили припас между парнокопытными и сапиенсами. Ньютоны паркового менеджмента не быстры разумом – почему бы не продавать клетчатку за мелкую мзду для страждущих? Не надо дефицитный ягель, но морковку ведь можно нарезать? Да хоть бы и ягель – для вип-клиентов.

Видели бабушку с внучкой, которые героически стояли возле сосен с протянутой ладонью, напоминая памятники Ленину в провинциальных городах. У белок был, похоже, обеденный перерыв. Впрочем, после Павловска у меня сложилось такое впечатление, что это абсолютно зажравшиеся животные, которые воспринимают людей как обезьяны – лаборантов в белых халатах (“а сейчас зазвенит звонок, и все эти квазиобезьяны побегут к нам с бананами и конфетами”). Помню сцену: по кругу, оттопырив зады и напряженно вытянув руку с данью, сидят квазибелки, а рыжее наглое существо со строго выпученными черными глазами неторопливо обходит каждого, выискивая счастливцев с фундуком. Грецкие орехи оно брало с зависимости от качества, а владельцев арахиса, этих жалких нищебродов, обливало презрением.

Рядом с Масляным лугом маленький киоск, бойко торгующий горячим чаем в одноразовых стаканчиках. На синем пластмассовом стуле сидела крепко накрашенная дама лет шестидесяти пяти с насурмленными бровьми, неподвижная словно подманивала белку. Но судя по циклопическому ярко-голубому атласному банту на макушке, заменяющему ей головной убор, охотилась она совсем не на белку. Периодически она осторожно закатывала наверх глаза – не то проверяла состояние украшения, не то указывала потенциальной дичи на венчающую ее красоту. Беззаботная пузатая дичь в лыжных шапочках, впрочем, весело сипло смеялась неподалеку, всего в паре стульев, крепко держалась за лыжные же палки и в опасную зону не вступала.

Во внутреннем дворе Конюшенного корпуса прыгает искусство. Металлические женщины пляшут матиссов танец. Только в углу тихо целуется климтовская парочка. Женщины отличные, к слову. Такие необузданные. Мы с ними сроднились.

Дома Митькин насест был пуст, конечно. Вернулся только пару часов назад, бодрый и здоровый, как никогда.