Только Оля Мещерская aka…

Только Оля Мещерская aka gostya мне написала сегодня, что дом 22 по Кирочной до революции принадлежал ее семье, собственно деду – “русскому Форду” – и дяде, а я ей грустно ответила, мол, поснимала бы для ее голландского далека – да все входы-выходы перекрыты и никогда бедному некту туда не попасть, – как раз! дверь тихонько отворилась и царевна очутилась в светлой горнице.

Лавок, крытых ковром, не обнаружила, но какие там перила! На них можно сидеть как на лавке точно. Толщиной в мою ногу. Нет, в две. Да и балясинки, извините за выражение, величиной с шар для боулинга (кажется, тут должно быть другое сравнение, но если кому очень надо, тот домыслит). Что меня совсем добило – на резьбе сохранилась позолота. Оля, прости, но я трогала ее пальцем.

А потом зашла на Маяковскую, в обиталище Михаила Михайловича Поморцева, умницы, воздухоплавателя (ах, как звучит) и изобретателя черт знаешь скольких полезных штук, включая кирзу. Жаль, он не успел изобрести отпугиватель любителей мочиться в подъездах – амбре там стоит разящее, как нашатырь. Сосредоточенно стала пыхать вспышкой, уткнувшись объективом в металлическую сложносочиненную решетку. Наверху открылась дверь и вышли два басурманина, один в трениках и футболке, другой же вовсе, кажется, в семейных трусах? Я всегда в подъездах опасаюсь, что жильцы начнут скандалить, поэтому выпятила челюсть, сдвинула брови, как царь Иоанн Васильевич, и постаралась сделаться максимально похожей на сотрудницу ЖЭКа. Но таджики сами выглядели испуганно, особенно когда обнаружили, что снимаю я пустоту. Мысль, что я снимаю решетку, явно не пришла им в голову. Перевесившись через перила и обмениваясь тихими непонятными соображениями, они пытались определить степень моей опасности, наконец тот, что в трусах, не выдержал и спросил:
– Девушка! Вы из комиссии?
Я их тут же утешила. Сказала, что я мирный историк, который пишет про их дом. Они заинтересовались и спустились пониже.
– А он старый?
– Старый. Дореволюционной постройки.
– Вот! – вдруг, страшно возбудившись, замахал руками таджик в дезабилье. – Такой совсем старый! А люди плохие ходят! Воняют! Домофон сломали!
Я с ужасом почувствовала, что краснею. Вроде таких подвигов за мной не числится, но кто знает, чем я занималась в прошлой жизни?
Второй деловито спросил, нет ли в этом доме кладов, зарытых во время революции.
– Боюсь, что нет, – вежливо ответила я. – Здесь богачей не было.
Он настойчиво развивал тему:
– А где были? В каком доме? Где могут быть клады?
Вот как подействовало на некрепкие умы сообщение о найденном фамильном серебре Нарышкиных. Похоже, эти ребята собрались рыть под всеми дореволюционными домами.

(Но как все же повезло с домом князя Мещерского. Не раз уже замечала – посетуешь о чем-нибудь, мол, мечтаю – и вдруг получаешь на блюдечке с золотой каемочкой. То есть ангел-хранитель у меня отзывчивый, хоть и рассеянный порою. Может, попросить, чтобы он услал куда в район Бетельгейзе весь этот гнусный клопиный выводок (я не таджиков, есессно, имею в виду)? Или он не настолько влиятельный? Вообще надо попробовать.)