Выскочила из подъезда мусор выбросить…

Выскочила из подъезда мусор выбросить. У помойки копошится какая-то тетка. Не то развешивает на краю бака шмотки, не то, наоборот, собирает. Картина привычная, желающих прибарахлиться, не отходя далеко от дома, хватает. Уже и бомжей потеснили. Я швырнула мешок в полупустые пованивающие недра, рассеянно мазнула взглядом по фигуре рядом – и оторопела. Лариска, малахольная моя соседка, в своей норковой шубе за сорок тысяч, разглядывала, растянув на пальцах, красные трусы. Даже, скорее, панталоны. Брови ее были насуплены, и весь вид выражал напряженную работу мысли.

Оказалось, довольно сложно придать лицу равнодушное выражение, когда глаза лезут на лоб. Лариска оглянулась, увидела мою обалдевшую физиономию, и расстроенно сообщила:
– Не подошли.
– Э-э… М-м… Привет, Лара.
Лариска славится в узких соседских кругах взыскательностью по части шмотья. Вечно, кстати, меня шпыняет за беззаботность в этом плане. Поэтому ко всему прочему подкосил выбор обновки. Трусы были здоровенные – “сколько б вышло портянок для ребят”, добротные, надежные, модель от пупка до середины бедра, – и при всем при этом кокетливо кружевные, из переплетенных сердечек.
Соседка покрутила перед глазами сей артефакт, горестно вздохнула – и сунула в карман, воровато оглянувшись по сторонам.
– Только Коляше не сболтни, – нервно сказала она.
Д’Артаньян почувствовал, что тупеет. Я не выдержала.
– Лара, зачем тебе это барахло?! Ты спятила?!
Она пригляделась ко мне, удивленно подняв брови, ахнула – и рассмеялась.
Мы дошли до подъезда, Лариса закурила сигаретку и поведала историю красных панталон.

Супруг ее, милейший Николай Иваныч, – мужик чудесный, но ни в чем, кроме своих теплосетей, не разбирающийся. И когда наступают праздники, он бестолково тычется по магазинам, откуда, изнеможенный и потный от умственного напряжения, приносит в клюве совершенно никчемные предметы. В общем, подарки он выбирать не умеет. Намеков не понимает. Поэтому незадолго до 8 марта Лариса взяла его за руку и повела в “Бюстье”. Там выбрала прелестные алые трусики – и продемонстрировала их мужу (“Коляша, правда хорошенькие?”). Николай Иваныч истово кивал.
Восьмого числа Лариса, нарядная и подкрашенная, получила, вслед за традиционными тюльпанами, заветный пакетик. Из которого и выудила уже упомянутые красные трусы белорусского производства.

Внутренне махнув рукой, Лариса мило улыбнулась и поблагодарила супруга звучным поцелуем. Ничего бы дальше не было, если бы Николай Иваныч, внезапно ощутив себя восточным владыкой, не потребовал примерки. Но коварное исподнее, с виду способное вместить натурщицу Ботеро, парадоксально обтянуло женин филей самым отвратительным образом. Лариса глянула в зеркало и обнаружила там вместо действительно довольно симпатичных бедер какие-то, по ее словам, “жирные валики”. Простодушный Коляша, недоуменно оглядывая семейную ценность, выпирающую из кружевного белорусского кошмара, брякнул: “Как-то они не очень… Ларочка, ты потолстела!” И Лариса потеряла разум. Последовала душераздирающая сцена. Стащив проклятые трусы, голая Лариса истоптала их ногами. Муж возмущенно бухтел:
– Какая разница, в каком магазине! Ты же сказала – красные, я и купил красные! Посмотри, какое кружево! Ну, немножечко врезаются! Но на витрине, знаешь, они очень симпатично смотрелись!
К вечеру помирились, конечно.
Утром Николай Иваныч уехал на дачу. Лариса взяла подарок и понесла на помойку. Повесила там на край. Но, отойдя на два шага, остановилась. Вернулась. А дальше вы знаете.

– Ведь расстроится, балда, – затушив окурок о лавочку, вздохнула любимая женщина Николая Иваныча. – Выбирал же. Старался. Пусть лежат. Говорят, панталоны в моду вошли на Западе, даже сайты специальные есть. А я все равно к лету худеть собиралась.