Первые пару недель после переезда…

Первые пару недель после переезда ощущался некоторый дискомфорт. Я даже не сразу поняла, что не так. Думала, мандаринов переела. Потом сообразила: внутри скопилось очень много слов. Им тесно. Они ссорятся. Мусорят. Толкаются. Вступают во внебрачные связи. В общем, во мне происходит перенаселение.
Обычно ведь как: все накопившееся вытряхивалось в процессе экскурсии. И когда часа через три-четыре я садилась с кем-нибудь из моих гуляк выпить кофе, человек бывал озадачен – не сломался ли экскурсовод, борони бог. Только что так вдохновенно лопотал, и вдруг заткнулся. Сидит и осоловело моргает. А у меня просто боезапас иссяк.
Случается, впрочем, наоборот.

Как-то раз летом наняли меня интеллектуально развлекать бизнес-элиту. В том числе ночью на кораблике. Поначалу приуныла, поскольку ночные экскурсии – совершенно не мой конек. По ночам я самым пошлым образом хочу спать, невзирая на дневное освещение. Собралась было откосить, но тут, прознав о предложенной сумме, вмешалась жаба и задушила меня как мавр Дездемону. Врать не буду – задушила быстро. Посредник, правда, осторожно предупредил: “Ну ты полегче там. Петр Первый, Растрелли, Петропавловская крепость, в дебри не углубляйся”. Я обещала держать себя в руках.
В назначенную полночь клевала носом в роскошном прогулочном катере, поджидая своих магнатов, которые добирались с какого-то банкета. Они опаздывали, и я сонно негодовала: какое неуважение к человеку труда! Наконец появились и оказались тремя довольно симпатичными, вполне вежливыми мужиками. Вовсе не такими противными, какими выглядят в телевизоре. Единственное, что меня удивило, – то ли у них включились рефлексы советского человека и стало жалко оставлять на банкете столько жратвы, то ли сработал известный феномен, описанный еще Ильфом с Петровым, – во время путешествия непременно нужно что-то жевать, но только они притащили с собой такое количество продуктов и выпивки, что хватило бы на пассажиров круизного лайнера. Я к подобным вещам отношусь философски, рассказывать мне вид жующих слушателей не мешает, так что только подивилась аппетиту. Но когда капитан нашего плавсредства завел мотор и мы двинулись вдоль Невы, выяснилось, что ситуация гораздо сложнее, чем кажется.

Магнаты оказались хлебосольными. А может, чем черт не шутит, – совестливыми, и им было неловко поглощать фуагру перед щуплым и бледным от недосыпа гидом. Это сыграло трагическую роль. Они стали меня кормить и поить, не обращая внимания на протесты. В принципе, я и не особо против – но мне же рассказывать, у меня же миссия! Запивать приходилось шампанским. Косею я стремительно, это все мои друзья знают. Клиенты были не в курсе. Поэтому, когда вместо неторопливого повествования о классических красотах на них обрушилась вся суматоха русской истории и литературы, насторожились, но было уже поздно. Выкинуть экскурсовода за борт не рискнули, без тазика с цементом это могло оказаться не эффективным. “О чем так звучно он поет? – явно читалось на лицах капиталистов. – Напрасно ухо поражая, к какой он цели нас ведет?” И они удвоили количество впихиваемой в меня еды.
Я тоже мучилась, стараясь успеть между деликатесами побряцать по вдохновенной лире. И когда впереди в жемчужном сиянии белой ночи взметнулись кони Аничкова моста, чуть не подавилась, глотая почти целиком пожарскую котлету – но миссию выполнила. На исходе второго часа экскурсанты, щедро залив трудноперевариваемую культуру коньяком, вошли в раж и стали требовать подробностей несостоявшейся дуэли Толстого с Тургеневым. Все-таки мы все здорово надрались.

Тем не менее многое в таких тяжелых для работы условиях осталось невысказанным и клокотало во мне, как Везувий. Об этом не знал бомбила, которого я под утро, после экскурсии, пьяная и с цветами, остановила на Невском. Открыв дверцу и увидев здоровенного черного мохнатого кавказца недружелюбного вида, мрачно буркнувшего: “Ну, садысь, дэушк!” – я заколебалась. Но очень хотелось скорей добраться до дома, и я уселась на переднем сиденье, стараясь дышать в сторону. Водила неодобрительно сопел. Я натянула юбку на коленки и притихла. Ненадолго. Вскоре на страшного кавказца посыпалась информация самого неожиданного свойства. Дело еще в том, что в машине меня укачивает, и я говорила просто чтобы отвлечься. Водила озадаченно молчал, кося налитыми кровью глазами. Я в ажитации махала руками. Но так просто эта ночь кончится не могла. Она и не кончилась. Когда, завидев за окном сказочный молочно-белый Федоровский собор, я без передыху пустилась в скорбный рассказ о его советском прошлом (изувечен и превращен в молокозавод), водила внезапно охнул, крякнул, перекрестился и завопил:
– Вот! Какой это люди бездуховный бывают! Бога не боятся совсэм! Креста на них нет! Наша православный церковь обижали!
И понеслось… Я придремала. За окном вздыхал Староневский. Рядом огромный, мохнатый, как ньюфаундленд, кавказец громил бездуховность. Призывал следовать православным добродетелям. Машина шла зигзагами. Но когда он, яростно тряся перед собой сосисочным пальцем, пообещал, что все неверующие в господа нашего Христа попадут в ад, я не выдержала. Все же шампанское с коньяком – мощная смесь.
– Да?!! А как же люди неверующие, но хорошие, добрые? Их тоже в ад, да?!! Христос вас этому учил?!!

…Господи, как мы орали. Иногда кавказец соскакивал с русского на незнакомый гортанный язык – видимо, ругался. В какой-то момент я решила, что он меня высадит. Или отвинтит башку. На Обуховской Обороне, когда он бросил руль и воздел ручищи к потолку машины, успела подумать, что сейчас боженьке надоест этот шум, он приберет нас обоих и объяснит на месте, что к чему.
В конце концов машина остановилась перед моим подъездом. Все еще шумно дыша, водила взял протянутые деньги. Отсчитал сдачу. И извлек из кармана маленькую синюю библию.
– Вот. Читай.
– Да я читала!
Он досадливо махнул рукой.
– Все равно. Подарок тебе. Читай каждый день понемногу. Бери.

Сильное впечатление произвела дома, когда появилась на пороге пьяная, с цветами и библией.