Ну их всех к бесам…

Ну их всех к бесам. Отвлечемся на прекрасное.
Илья Ефимович Репин очень любил рисовать Толстого. Бывало, как увидит, так сразу хватается за мольберт. В лежачем виде портретировал, в сидячем, стоячем. С женой, с лошадью, с книгой. В ботинках и сапогах. Когда он нарисовал зеркало русской революции босиком, Толстой не выдержал. Буркнул в письме: “Благодарю вас, Илья Ефимович, что, разув меня, вы оставили на мне хотя бы панталоны”.

Но вослед великому старцу Репину шла новая поросль, стремящаяся оставить свой след в искусстве.
Через некоторое время, в 1903 году, на открывшейся в Петербурге выставке появилась картина Н. И. Бунина “Рыбная ловля”. На ней обомлевшая столичная публика узрела духовного отца нации без брюк. Чтобы ему не было скучно, рядом художник изобразил еще три фигуры, в одной из которых явственно угадывался Илья Ефимович. Также без брюк, зато в фуражке.

Скандал разразился страшный. Примерно как после появления картины нашего современника Александра Савко “Нагорная проповедь” (спертой с гравюры Юлиуса Шнорр фон Карольсфельда), на которой вместо привычного Иисуса к народу обращается Микки Маус. Одновременно в галерею повалила публика, и если поначалу за день выставку посещали 40 человек, то вскоре число посетителей выросло до тысячи. Газеты радостно обсуждали событие в мире искусства.

“Новости дня”: “…На днях выставку посетил сын Льва Николаевича, граф Л.Л.Толстой, и так возмутился видимым, что немедленно послал своему отцу телеграмму, прося его совета, как поступить, чтобы с выставки была убрана картина. Ответ от Льва Николаевича должен последовать не сегодня завтра, и в случае если окажется, что законным путем ничего нельзя сделать, Лев Львович Толстой намерен выступить с печатным протестом против произведения Бунина, рассчитывая добиться этим путем нравственного воздействия на автора картины и на выставочный комитет”.

Не дождавшись ответа Льва Николаевича, на выставку проник московский критик Любошиц, подошел к неприличному полотну и, выхватив кинжал карандаш, написал во всю длину холста слово “мерзость”. Газета описывает дальнейшее так: “Члены жюри бросились к г.Любошицу, желая его схватить, но г. Любошиц энергично воскликнул: “Первому, кто меня тронет, я дам пощечину! Я сделал это сознательно! Еще вчера я провел весь день с графом Толстым. Сегодня же вижу на выставке эту возмутительную мазню! Никто меня не смеет задержать. Я сам останусь. Пошлите за полицией!”
Послали за полицией. …Некоторые из публики тут же написали протест против помещения этой картины на выставке и вручили его г. Любошицу. Под протестом подписалось 40 человек”.

В дискуссию включились известные люди.
На страницах “Нового времени” высказался Суворин.
“Я не сочувствую, ни этой манере писать портреты, ни манере московского журналиста писать на картине “мерзость”. Обратить на себя внимание прекрасной картиной или прекрасной статьей – трудно. Но нарисовать известного человека без штанов или написать на картине – “мерзость” – очень легко. Это называется смелостью, скандалом, наглостью. Но тут нет ни мужества, ни таланта, ни других сколько-нибудь почтенных качеств”.

В “Новостях” ему задумчиво ответил теоретик символизма Федор Сологуб.
“Понимаю, что содержание картины может шокировать людей фешенебельного круга, но не понимаю, что в ней скандального. Говорят, что публику особенно привлекают в этой картине и соблазняют изображенные на ней, среди разных других предметов, ноги людей, занятых рыбной ловлей: эти-то ноги и делают картине рекламу. Если это так, то право, странная публика. …Да почему бы, наконец, не посмотреть и на эту картину с символической точки зрения и не увидеть в ней не простых рыбаков и не простые сети, а ловцов, уловляющих вселенную. А став на эту точку зрения, вспомнив, что это же в традициях живописи – символически изображать великих людей в не совсем скромных одеяниях: Наполеона Канова изобразил вовсе без одежды…”

Сам Бунин, вообще-то художник-баталист, отбивался следующим образом: “Я уважаю Толстого, как писателя и большого романиста, но его чудачества я всегда находил нелепыми и никогда не одобрял тех, кто возводил Толстого в культ. Это абсолютно слепое поклонение Толстому я всегда считал диким и смешным. В моей картине, однако, против Толстого ничего нет. Если я нарисовал около него Репина, то потому, что тот возводит Толстого в культ. Ведь в каких только позах и картинах не перерисовал Репин Толстого”.
В интервью “Новому времени” он заверил, что не намерен предъявлять гражданского иска к Любошицу, а повезет свою картину в Берлин, где ею очень заинтересовались и откуда он получает массу предложений.
Как бы то ни было, через пару недель в заметке “Московского листка” появилось сообщение: “2 апреля в камере мирового судьи 2-го участка разбиралось дело по обвинению киевского мещ. Любошица, написавшего на картине художника Бунина слово “мерзость”. Дело привлекло массу публики, среди которой было немало художников. Самого Любошица на Суде не было. …
Мировой судья, признав Любошица виновным по ст. 14 и 38 стт. уст. о нак., заочным решением приговорил его к аресту на 6 дней без замены штрафом”.
Каковые, добавим, экспансивный Любошиц честно и отсидел.

За этими страстями почти незамеченной прошла заметка “Нового времени” о реакции на картину самого виновника торжества. На вопрос корреспондента: “Что скажете о картине?” Толстой миролюбиво ответил:
– Ничего. Я давно уже достояние общества и потому не удивляюсь ничему.

P.S. Я полюбопытствовала, что представляет собой остальное творчество насмешливого баталиста. Хороший оказался художник. С заметным чувством юмора. А лет за двадцать до скандала с “Рыбной ловлей” написал провидческую картину “Незваные критики”.

Перепалка художников, критиков и писателей обнаружена на сайте “Газетные старости“, который всем горячо рекомендую.