Показывала одной группе дом…

Показывала одной группе дом Бака. Сокрушительной красоты и гармонии архитектура. Зажатый соседними зданиями обычный доходник, внутри двора преображающийся в огромный трехпалубный корабль. Так вот лицевой и дворовый корпус там соединяет застекленная галерея, на крышу которой можно выйти. Мы и вышли, поблуждав по лестницам. Разглядывали сверху двор, окружающие его со всех сторон окна и балконы, ахали, охали и фотографировали. Обменивались восторженно впечатлениями. Одна из экскурсанток, милая учительница начальных классов, такая же полоумная фанатка Петербурга, как и вся компания, заинтересовалась, что же могло находиться в изящной полукруглой нише в конце этого небольшого пути. И мы с ней маленькими шажочками стали туда продвигаться вдоль тонкой кованой решетки ограждения, осторожно ступая на мелкую полуотбившуюся дореволюционную плитку. Я на ходу размышляла вслух:
– Возможно, стоял вазон с цветами… или небольшая скульптура… или… – тут я на манер Шерлока Холмса наклонилась к нише и радостно воскликнула, – посмотрите… кажется, тут был фонтан!
Еще немного опустила взгляд – и внезапно обнаружила огромную кучу говна. Прямо по центру. На том самом месте, где, по моим предположениям, располагался вазон с цветами. Несколько секунд тупо рассматривала инсталляцию, наконец выпрямилась и заключила:
– Но теперь тут фонтана нет.
Что я рассчитывала найти, всматриваясь, не знаю. Искала подсознательно знаменитую записку “Понюхай нашава гавна, ладно ваняит”, наверное.
До сих пор не понимаю, что может сподвигнуть человека совершить столь, в общем-то, интимный акт при минусовой температуре, на высоте третьего этажа и на виду у жильцов десятков квартир. Под скупыми лучами северного солнца. Какой внутренний протест. Или это, напротив, желание прикоснуться к прекрасному?
Тут, конечно, вспоминаются соображения Горького. Процитирую, пожалуй, извините за баян.
“Мне отвратительно памятен такой факт. В 19-м году, в Петербурге, был съезд “деревенских депутатов”. Из северных губерний России явилось несколько тысяч крестьян, и сотни их были помещены в Зимнем дворце Романовых. Когда съезд кончился и эти люди уехали, то оказалось, что они не только ванны дворца, но и огромное количество ценнейших севрских, саксонских и восточных ваз загадили, употребляя их в качестве горшков. Это было сделано не по силе нужды, – уборные дворца были в порядке, водопровод действовал. Нет, это хулиганство было выражением желания испортить, опорочить красивые вещи. За время двух революций и войны я сотни раз наблюдал это темное, мстительное стремление людей ломать, искажать, осмеивать, порочить прекрасное”.
Если бы Алексей Максимыч знал, что войны и революции пройдут, а своеобразные желания деревенских депутатов останутся, он бы удавился. Впрочем, он наверняка знал, что я такое говорю. Не дурак был. Сам же и поспособствовал.