Продолжение…
Продолжение. Часть первая. Часть вторая. Часть третья. Часть четвертая.
Маня вернулась из больницы не в себе.
Выжила она благодаря больничному фельдшеру. Была красива, как мать, и он приметил ее, еще когда она ухаживала за отцом. Он нашел ее среди бредивших больных, перенес на кровать – редкий предмет в тех условиях, и сделал все, чтобы Маня поправилась. Она выздоровела, но врачи сомневались, что психика когда-нибудь восстановится.
Дома она по большей части сидела, безучастно смотря перед собой, – истощенная, остриженная налысо. Она как будто не замечала, что детей куда-то увезли, что в доме нет хлеба. Как-то раз стала звать брата Мишу пить чай, а он уже месяц как умер, да и чая не было.
Однажды неподалеку, за узенькой речкой, вспыхнул пожар. Заполыхали деревни Монастырка и Большое Поле. Причиной была дочь купцов Кузнецовых; она любила студента, за которого ее не выдавали родители, и в отместку им подожгла собственный дом. Пожар был страшный. От горящих деревень летели искры, головешки, кто-то искал виновницу, чтобы бросить ее в огонь, метались люди, спасая скарб. Нина кинулась к старшей сестре: “Что вытаскивать?!” Маня рассеянно протянула мамину машинку для отсасывания молока из груди: “Вот это – самое главное”… Во время пожара выгорело тридцать четыре дома.
Весной Маню забрали к себе знакомые крестьяне к деревню Груздовник, и она постепенно пришла в себя.
Осенью собралась и вернулась в Казань, на второй курс университета.
Друзья родителей Соломины оплатили квартиру за все месяцы, с февраля до осени, продали остатки вещей, и стали пытаться найти Нине приемных родителей. Но “в дети” ее не брали – она была большая – девять лет, помнила отца и мать, и ее никто не хотел. Тогда-то она и попала в детскую колонию. Через какое-то время учительница сказала ей: “Иди к Глушковым, просись! Может, они возьмут и тебя. Тут ты погибнешь. Мы выхлопочем тебе муки и немного денег”.
Она ходила к Глушковым три раза. Идти нужно было по тракту девять верст – около десяти километров, сквозь старый темный лес с огромными екатерининскими березами. Туда десять и обратно десять. У Глушковых плакала, просила. И наконец они ее взяли.
Нина
Вы с ней похожи.
9 лет!! Как они проходили через такие взрослые испытания, как после этого оставались нормальными людьми?
Может, потому и оставались?
Ну, не знаю. Все же это явно не то, что должно происходить с детьми. Я вспоминаю себя в 9, пытаюсь наложить это все на свои воспоминания, и – нет, не укладывается. Я не уверена даже, что сейчас, 20 лет спустя, смогла бы выстоять в таких обстоятельствах. Не выжить, а именно сохранить адекватность.
Я просто думаю, что то поколение, которое пережило войну, голод, лагеря и все прочие подарки двадцатого века, гораздо адекватнее и жизнеспособнее, чем наше. На примере своих родителей и их знакомых смотрю.
И все равно, надо ли оно такой ценой? Пройти через такую мясорубку в самом юном возрасте, чтобы – что? Попасть в еще одну мясорубку второй мировой или в лагеря? Век по нип просто бульдозером прошелся, и ничего не дал взамен: кто верил в систему, не дожил до коммунизма, кто не верил – не дожил до ее краха. А те, кто все-таки дожили, были попеременно унижены и старым строем, и новым.
Боже упаси, я не к тому, что надо через все это проходить.
Выжили и пробились те, кто был жизнеспособнее. А те, кто не был, сгинули и канули…
Абсолютно с Вами согласна. По своим пациентам сужу. Как правило, старики лучше выходят из критических состояний и восстанавливаются после больших операций. И терпеливее – в разы…)
Дети гибче вообще, у них приспосабливаемость гораздо выше.
им и революция, и гражданская, и великая отечестенная достались
мы изнеженные цветочки по сравнению с ними
=============
как хорошо, что у вас все это есть – записанные воспоминания и фотографии
Да, мне очень повезло.
По глазам все и видно.
Вновь так жутко и такие бытовые и совершенно нездешние подробности и социальные правила…
красивая какая
Самая красивая там была Маня. Недаром на нее всю жизнь потом мужики западали.
Ну и Лёлька, само собой! Потому что она моя бабушка 🙂
а где фото Мани?
Будет. Только ей там уже за тридцать.
Я вот это читаю и понять не могу, почему Глушковы исходно взяли двоих из четверых детей. Почему те же крестьяне, которые взяли Маню, не взяли Нину. Лишние рты – это я понимаю, я не понимаю, как люди выбирали, что вот этих прокормим, а вот эти – лишние.
Про Глушковых дальше будет понятно, почему.
Ну и потом, уже начинался голод, люди трезво оценивали – или они возьмут этих двоих и вместе выживут, или возьмут четверых и не выживет никто. Жесткое время, жесткие решения.
страшно
Не могу без слёз читать.
все-таки мир не без людей, не боящихся помогать… Большая – девять лет. Ужас. А почему три раза ходила? с первого не взяли? Так долго пришлось ребенку выпрашивать снисхождения?!
Знаете, что, пожалуй, на меня производит наибольшее впечатление? Не все эти ужасы, о которых так или иначе, но наслышаны. А то, что всё время (или почти всё время) находились те, кто спасал, брал к себе чужих больных детей, выхаживал. А ведь, наверняка, лишнего не было – ни еды, ни времени, ни сил – и приходилось при этом отрывать от своих собственных детей.
И находились, и находятся, и будут находиться. Не знаю, за счет каких ресурсов. Наверное, это инстинкт выживания человечества в целом работает.