Продолжение…

Продолжение. Часть первая. Часть вторая.

Вернувшаяся из Казани девятнадцатилетняя Маня не успела на похороны матери. Оглядевшись в доме, она поняла, что учеба закончилась – со всех сторон на нее смотрели маленькие братья и сестры. Помощи почти не было – люди боялись заходить к Крыловым, чтобы не подцепить заразу. Но иногда отваживались подкинуть еды – совали узелок в дверь и скорей бежали прочь. Когда заболел отец, медичка Маня выпросилась ухаживать за ним в больнице. Сыпняк свирепствовал в городе, как и по всей стране, – больные в бараке лежали вповалку. Везде ползали вши. Священника положили на кровати у окна – порой он выходил из беспамятства и видел стоящих снаружи жителей Яранска, приходивших за благословением. Это был холодный март. Нина с Мишей, с трудом пробившись сквозь толпу под окном, вглядывались в запотевшее стекло, которое изнутри Маня пыталась протереть полотенцем. В последний раз они видели отца живым.

Следом в больницу увезли Мишу и Маню. Дома заболел скарлатиной двухлетний Сережа, и сразу же – сыпняком. Чудом в дом заглянула посторонняя девушка, приехавшая из Кукарки на курсы кружевниц. Ее звали Саня. Саня Крутовских. Она укутала Сережу в одеялко и отнесла в больницу. “Умрет ваш ребенок, если оставите здесь одного”, – мимоходом бросили измученные врачи. Саня не уехала в Кукарку. Она осталась с чужим ребенком в сыпнотифозном бараке и вместе с врачами выходила мальчика.

Вернувшись с ним в дом Крыловых, свалилась с жаром сама. Но отвезти ее в больницу было уже некому. В горячке Саня изорвала на себе всю одежду, бредила, кричала, чтобы звонили колокола. Нина и Леля очень ее боялись. В это время через Яранск на телеге возвращался в свою деревню какой-то крестьянин. Он увидел в окне второго этажа плачущих детей и зашел в дом. Завернул голую Саню в свой тулуп, взвалил на плечо и увез в больницу, оставив девочкам каравай хлеба. Потом вернулся с распиской, в какой барак приняли больную и на какую кровать положили. Когда Нина на следующий день отправилась в больницу, никаких кроватей не обнаружилось. Перешагивая через больных, она нашла Саню. Но та ее не узнавала. Как и Маня с Мишей.

Мишу привезли домой, но он все равно умер. Восьмилетняя Нина и шестилетняя Лёля остались за старших с двумя младшими братишками. В опустевшем доме было страшно. Однажды Лёля сказала: “Сходи вниз, к дяде Пете. Пусть идет к нам ночевать”. Дядя Петя спал под одеялом и на призывы Нины никак не отвечал. Она отвернула одеяло и наткнулась взглядом на мертвое оскаленное лицо.
Лёля тоненько звала в окно прохожих: «Дяденька, идите к нам». Иногда приходили переболевшие. Кто-то поил девочек молоком с жидким дегтем. Девочки не понимали, зачем. Они хотели молока без дегтя.
Нина щурилась на кружку – после тифа у нее развилось осложнение: сильнейшая близорукость. К счастью, через месяц она исчезла.
Наконец кто-то написал старой знакомой родителей – Анастасии Константиновне Глушковой – в Советск.
Она приехала. Малыш Сережа, еще весь в отеках, больной после тифа и скарлатины, протянул к ней ручки: “Мама!” Следом за юбку ухватилась Лёля, зарылась в складки, прижалась. Она увезла с собой обоих.

Оставшийся годовалый Шура плакал день и ночь – сестры пытались его искупать, но вместо этого ошпарили в горячей воде до волдырей. Криков не выдержала проходившая мимо дома незнакомая женщина. «Дай-кося я с ним повожусь, – сказала она, – уж больно он ревет у тебя». Забрала его и не вернулась. Через шесть лет выяснилось, что она увезла его в деревню Костерята. Нашли Шуру в семье того самого мужика, который завернул в тулуп Саню Крутовских и не побоялся отвезти в сыпнотифозную больницу.

Нина осталась одна.

Нина и Лёля. 1915-й.