Сами хотели, Жоржи Дандены. Последний…

Коллективы нашего министерства были отмечены за перевыполнение плана, а я получила подарок Рузвельта – часы, на которых выгравировано по-английски и по-русски: «Геройскому народу СССР». Храню их. Такие подарки получили также союзный нарком и директор московского мясокомбината. Вручил их нам посол США Аверелл Гарриман.

Нарком Федерации Воробьев тоже решил отметить передовиков и при распределении американских подарков выделил мне старое пальто. На складе я уплатила за хранение шестнадцать рублей, и кладовщик указал на груду поношенных вещей: «Выбирай!» Я растерялась. «Ты, – говорит, – не моргай, свою хламиду тут оставь, это не потеря, а присмотри что поновее». И сам стал рыться. Извлек из груды заморских даров каракулевое пальто, местами спереди выношенное, зато с новой шелковой подкладкой. Я расписалась и привезла пальто к Любе Саниной, у которой жила в Москве. Свою «хламиду» тоже не оставила: мне она казалась вполне добротной теплой вещью.

Люба очень обрадовалась и свела меня со знакомой портнихой, которая быстро все переделала, заменила вытертый каракуль кусками с тыльных частей рукавов, и получилось очень красивое пальто, совсем как новое. Вид у него был дорогой, фасон модный. На вокзал меня провожал замнаркома федерации, посылавший кому-то со мной сухари. Увидев сироту казанскую в этом пальто и в подаренной Любой шапочке, он не удержался: «Вы настоящая Анна Каренина». Я подыграла: «Но вы – не Вронский». На моей руке красовались часики…

Когда я появилась дома, Гера даже в лице изменился: «Откуда пальто?» Я ему – приказ и квитанцию об оплате хранения. А он на своем: «Не может быть!» Утром Гера потребовал избавиться от пальто. Заявил, что никуда со мной в нем не пойдет – вся Россия умощена костями людей, и такая роскошь недопустима. Часы он разрешил оставить на память детям. А пальто я отнесла в комиссионку, где за него дали девять тысяч рублей – цены тогда были бешеные.