Once upon a time деду с бабкой
Once upon a time деду с бабкой по почте приходили подарки. В Средней Азии у них была куча знакомых киношников, археологов, художников, в общем, всякий творческий сброд. И вот эти знакомые слали посылки. Из коробок и пакетов вытаскивались загадочные черепки, картины, тюбетейки, многозначительные кинжалы и даже, помнится, бухарский халат. Все это потом покрывалось нежной застенчивой пылью на полочках и тумбочках рядом с телевизором, заботливо укрытым салфеткой, и фотографиями юного долагерного деда, сосредоточенного крутящего ручку кинокамеры. Ну, разве что халату нашлось применение – он висел за дверью рядом с бабкиным шлафроком из ивановского ситца.
А я по малолетству, а может, несмотря на него, плевала детской слюной на экзотические предметы, интересуясь лишь моментом распечатывания – грубая бумага, с натиском гунна раздираемая в замысловатые полоски, под ней пакет, и первый взгляд – а чего там? Уже не помню, когда я впервые обратила внимание на печати – коричневые такие, круглые блямбы. До сих пор не знаю, из чего они сделаны, но долгое время была маниакально уверена, что из шоколада. А надо сказать, что я ужасно люблю сладкое. Шоколад придуман, чтобы его ели дети, ну, а дети – соответственно, чтобы ели шоколад, и пусть кто-нибудь рискнет это опровергнуть. Поэтому, усевшись по-турецки на диван, старательно отдирала коричневую лепешку от бумаги, отламывала твердый кусочек и, зажмурясь, клала в рот.
Разочарование было чудовищным. Но я и тогда отличалась крайней настырностью, так что, вытащив обслюнявленную обманку, ломала ее еще раз, норовя добраться, наконец, до божественной середины. Через некоторое время, сидя перед насмешливым орнаментом из останков печати, бедная жертва почтового ведомства напряженно размышляла, пытаясь постичь несовместимость содержания и внешности. Самое интересное, что опыт, сын ошибок трудных, меня ничему не учил, и в следующий раз коричневое жульничество дегустировалась так же доверчиво, как и в предыдущий.
В конце концов, то ли подарки перестали приходить, то ли печати изменили цвет, но про посылочный обман я забыла. Чувство обиды и космических размеров недоумения тоже постепенно исчезло и не появлялось до тех пор, пока в Сент-Луисе мы не зашли в кондитерский магазин. Сначала показалось, что перед нами прекрасный мираж – половину пространства занимали большие, мне по пояс, бочки. И в этих – мама дорогая! – бочках лежали конфеты. Впрочем, что это я – они не лежали, они были навалены роскошными, сияющими грудами. Неверными шагами я подошла к ним и медленно-медленно сунула руку с растопыренными пальцами вглубь. И вот тут-то вспомнила про печати. Проклятая тара имела второе дно. И под ним ничего не было. А слой конфет оказался толщиной в три пальца.
Если бы я была важным, полным достоинства, умным писателем в очках, то вывела бы сейчас какую-нибудь оригинальную мораль. Но из перечисленного у меня есть только очки. А этого мало, чтобы порадовать кого-нибудь моралью.
