Я к вам пришел навеки поселиться

Задушевная подруга Катька поведала занятную историю. Очень поучительную. Ей история занятной, правда, не кажется, тишайшая обычно Катька в процессе рассказа играла желваками, что твой Рембо, злобно сверкала диоптриями, да и словарь ее активный заметно расширился по сравнению с прошлыми нашими встречами.

У нее есть мама Нина Ивановна. Точно такая же тихая и очкастая, бывшая учительница начальных классов. Мама живет в малюсеньком городке Кинешме, читает по вечерам Тургенева, смотрит научные передачи и оживляет застенчивую пенсию доходами от репетиторства (о господи, кому?). И вот с год назад кто-то там, наверху, решил внести в ее жизнь разнообразие. В один прекрасный день в дверь раздался звонок. Тургеневская старушка доверчиво открыла дверь… и обнаружила на пороге ташкентского родственника, которого не видела лет сорок.

– Ниночка! Ты меня пустишь? Я приехал. Хочу жить в России.

Свежеобретенный родственник просочился в квартиру, после чего произнес монолог. Его можно сократить до одной фразы: «Я к вам пришел навеки поселиться». Напуганная бедственным видом родной крови Нина Ивановна повела эмигранта из Узбекистана на кухню, кормить собственным ужином и поить чаем.

– Но как же так, Саша? – недоумевала она. – Ведь у тебя была квартира.

– А я ее поменял, – бодро ответил Саша. – На машину.

– Но позволь, где же ты собирался жить?

– Мне очень машину хотелось, – потупился страдалец.

– А где же машина?

– Разбилась…

Так он и остался. Нина Ивановна не могла выгнать человека на улицу. И собравшийся консилиум родственников – ее сын, невестка и внуки – пережив первый шок, тоже закивали – они не могли выгнать человека на улицу. А поскольку ни получать пенсию, ни устроиться на работу без прописки он не мог, она его… да, именно, – прописала. Ей никто не подсказал, что прописать можно временно, и она прописала его на постоянку.

У нашедшего в резиновой Кинешме приют Саши при себе не было в буквальном смысле ничего – даже сменных трусов. Впрочем, вру – у него была одна судимость. Нина Ивановна вздохнула, пересчитала свои накопления и повела его на рынок, одевать-обувать.

Катька, до которой история вселения Саши дошла по телефону, даже обрадовалась, что мама будет жить не одна. Ну мало ли что – а тут мужчина в доме. Защитник. Она все собиралась съездить в Кинешму, познакомиться, да все дела, в библиотеке фондами надо заняться, сын двойку по биологии принес, у мужа гастрит обострился. Матери она, конечно, периодически звонила. Сведения поступали скудные, но не тревожные. Впрочем, однажды Нина Ивановна не выдержала и простонала в трубку: «Катя, боже, как он неразвит! С ним совершенно не о чем разговаривать!» На работу родственник не спешил устраиваться, хотя со временем удалось его куда-то пристроить. С обретением работы он и загрустил. Бедная экс-учительница начальных классов снова пересчитала накопления и повела загрустившего Сашу кодироваться. Раз… другой… третий… На третий раз родственник, возмущенный таким назойливым вмешательством в его личную жизнь, Нину Ивановну смачно обматерил и прибил. Старушке было совестно беспокоить дочь. Сыну она, правда, начала было жаловаться, но он, недослушав, махнул рукой: «Мама, у тебя возраст. Ты слишком близко все принимаешь к сердцу».  Нина Ивановна прикусила губу и замолчала.

Только через пару недель Катька, которой не понравился по телефону голос матери, вытянула из нее эту информацию. Она взяла в библиотеке несколько дней за свой счет и рванула в Кинешму. Когда мать открыла дверь, Катька испугалась – та отощала килограмм на пять. Как оказалось, в комнате рядом с кухней смотрит телевизор Саша, а смотрит он его постоянно, поэтому старушка попросту перестала ходить на кухню. И Нина Ивановна начала рассказывать. Когда она наконец заплакала, Катька метнулась по квартире, как пиранья. Заскочила в Сашину комнату – это оказался крупный мужик вполне здорового вида – и заорала так, как не орала никогда в жизни.

Причем орала она следующее:

– Ты, блядь, гнида, знаешь, откуда я приехала?!! Я приехала из КРИМИНАЛЬНОЙ СТОЛИЦЫ!!!

Обомлевший родственник молча открывал и закрывал рот.

Обрушив на него запас ненорматива, скопленный за всю жизнь, и напоследок уже севшим голосом взвизгнув: «Собирай вещи!», Катька, этот Чип и Дэйл в одном лице, протерла запотевшие очки и ушла варить не менее обомлевшей матери кашу.

Ужасно хочется закончить на этом историю, но у нее есть продолжение.

И снова в квартире собрался семейный консилиум. Родственник сидел притихший, каялся и иногда жалобно повторял: «Я ведь вам не чужой!» Впрочем, напомнить, что он тут прописан, он тоже не забыл.

Катьку осторожно увещевали.

– Куда же он пойдет?

– Мы не можем выгнать человека на улицу.

– Ведь он же нам родственник.

– Катя, ты же интеллигентный человек.

– Да выпнуть его к чертям собачьим! – взорвалась монструозная библиотекарша. – Вы что, с ума посходили тут все?

– Да, но он здесь прописан…

– Я здесь прописан… Я ведь вам не чужой…

Выждав, когда интеллигентная родня разбредется, и оставшись в квартире один на один с Сашей, Катька погребла его под рассказами о криминальной столице и о том, что с ним сделают ее многочисленные друзья бандиты (очевидно, посетители библиотеки), если он не уедет. Контент она брала в основном из “Крестного отца” Пьюзо. Одновременно она посулила ему бесплатный билет до Ташкента и отступных.

– Злые какие здесь люди, в России, – расстроился Саша. – И Кинешма ваша говно. Лучше я в Ташкент поеду.

Но и это не конец истории. На следующий день выяснилось, что выписать Сашу вот так сразу – невозможно. Такие у нас гуманные законы. Прописать можно – а выписать фиг. И Катька поехала домой, убедившись, что на время выписки Саше снимут комнату. Уже дома она узнала, что там он запил, его выгнали, и теперь он снова живет у Нины Ивановны на ее иждивении. А выписываться и уезжать в Ташкент не хочет – он ведь им не чужой.