– Митя, он что-то спер. Мы…

– Митя, он что-то спер.
Мы оба растерянно смотрим на мой стол. Угадать, что именно стащил Ванька, только что всунувший свою сопящую буханку слева от меня, а теперь бочком продвигающийся с задумчивым видом к выходу, сложно – на столе привычный бардак. Я пытаюсь сообразить, что же лежало на этом краю, рядом с карманной библией (подарком религиозного таксиста), пакетиком фервекса, банкой меда, биографией Суворова и уже пожеванной запиской “займись, мать твою, редактурой наконец!” – и пасую.
Митя ловит Ваньку, озабоченно лезет ему в пасть и проводит там ревизию.
– Да ничего нет, мам, показалось. Не успел.
– За щекой проверил?
– Проверил, нет ничего.
Мы отвлекаемся на другую тему, и тут я слышу приглушенный чавк.
– Митя, он жует!
Ваньку снова хватают и тщательнейшим образом обыскивают. Ничего.
Отпускаем. Отвернув от нас обиженную морду, он идет к двери. И опять, блин, чем-то тайком чавкает.
Наконец, после уговоров и упреков, Митя победно извлекает из своего воспитанника обслюнявленную салфетку. На Ванькиной морде отчетливо читается: “Что-то вы меня больно утесняете, папаша!”
Черт, так ведь и к порядку приучит.