После похода в Апрашку зашли…

После похода в Апрашку зашли небольшой компанией (четыре дамы и черноглазый юнец восьми месяцев от роду) выпить кофе на “Чердак художника” – место дорогое, чрезвычайно бонтонное, с мурлыкающим французским шансоном, умопомрачительным видом на город, любезными официантками и микроскопическими порциями.
Вместо кофе зачем-то пообедали.
Уже под конец трапезы отчетливо завоняло. Не то протухшей помойкой, не то просто говном. Все, поскольку люди культурные, старательно делали вид, что ничего не замечают. Я похолодела. Дело в том, что утром, уже убегая и опаздывая, сунула ногу в ботинок – и обнаружила там посторонний предмет. Извлеченная помеха оказалась шизиковой какашкой. От потрясения я даже потыкала ее пальцем. Пока я орала: “Убью сволочь!!!”, мыла руки и ноги, дезинфицировала ботинок, меняла носки, сволочь надменно взирала на меня со шкафа. На экскурсию я, конечно, в результате опоздала. Сказать людям, из-за чего, постыдилась. Соврала что-то менее позорное.
И вот пожалуйста. Когда запах стал невыносим, кто-то спросил милую девушку официантку, как ни в чем не бывало пробегавшую мимо:
– Извините, а чем это так пахнет?
– А это фондю! – радостно ответила официантка.
– Ах фондю! – с облегчением выдохнули все, особенно я и, как оказалось, мама восьмимесячного Данечки, которая все это время боролась с желанием его обнюхать.
Уходя, я спросила Наташу:
– Ну правда же, отличное место?
– Буржуазное, – неодобрительно молвила Наташа. – Пойдемте теперь пить кофе.
Пока телепались в направлении Невского, я напряженно думала – где же здесь найти не буржуазное, они все в той или иной степени буржуазны. Вдруг между домами показалась подозрительная щель. Мы хищно переглянулись и, не сговариваясь, нырнули туда. Внутри ждал грязноватый двор, стиснутый желтыми корпусами и заваленный строительным барахлом. А в нем чудесное место с кофе по семьдесят рублей, таджичками официантками, бомжеватого вида голубями, шляющимися по столам, – короче, буржуазностью здесь не пахло, но зато и фондю тоже.
А внутри собственно здания обнаружилась дыра во времени и пространстве. Мы в нее немедленно с наслаждением провалились. Долго шастали по абсолютно пустым переходам, узким лестницам, комнаткам с перекошенными потолками. Пытались сообразить, где находимся.
– Серебряные ряды, – говорила Наташа.
– Малый гостиный двор, – упрямилась я.
В какой-то из галерей из бокового хода к нам вышли два парня.
– Молодые люди, – воззвала к ним Наташа. – Что это за здание?
– Малый Гостиный двор, построен Джакомо Кваренги в 1790-х годах, – не задумываясь ответил юноша.
И, пока я пыталась сообразить, кто здесь галлюцинация – эти парни или мы, а главное чья, они уже исчезли.
Поднявшись (или спустившись?) по одной из совершенно темных, ууузенькой как пятка донны Анны лестнице, попали в комнатушку, оклеенную когда-то обоями и газетами по крайней мере пяти эпох. На сохранившемся обрывке отчетливо читалось: “Советский народ радостно… оздушного Флота СССР… Слава героической партии большевиков… вождю и учителю товарищу Сталину!” Я стала отковыривать мешающие дальнейшим изысканиям обои, но тут Наташа залезла в сумку и деловито протянула мне пинцет: “Так удобнее. Продолжим!”
В каком-то следующем закутке повстречались с черным пианино, белым холодильником и меланхоличным парнем в дредах.
Когда наконец уже выбрались наружу, Наташа удовлетворенно сказала:
– В юности мы с подружками обследовали дом на углу Литейного и Пестеля – ну знаете, в котором жил Маршак. Он был расселен под ремонт. Это было невероятно интересно. Но один проход был закрыт. И тогда я достала фомку…
– Что вы достали?!
– Фомку, – пояснила Наташа. – Фомкой очень удобно вскрывать закрытые помещения. В общем, я вскрыла эту дверь – а за ней обнаружилась женщина, которая жарила яичницу. Неудобно получилось.
Мне все-таки поразительно везет с друзьями. Я только одного не понимаю. Почему у Дианы – шуруповерт. У Наташи – фомка. А мне достается пинцет. Надо как-то исправить этот недочет в биографии.