Вчера утром позвонила непривычно взбудораженная…

Вчера утром позвонила непривычно взбудораженная подруга, тишайшая библиотекарша:
– Ты идешь?!
Я уныло призналась, что нет.
– Пойду обязательно! Что взять с собой, на случай если заберут?
– Э-ээ… Черт, ну… воду возьми. Зарядку для телефона. Шоколадку. Светка, и книжку, книжку!
Она отмахнулась.
– Нафиг. Книжек мне без того хватает. В тюрьме надо наблюдать нравы. А что-нибудь… м-м… юридически важное?
– Конституцию, – буркнула я.
– Если что, к маме зайди. Я ей не сказала, куда иду. И не говори, что я в тюрьме! Ей вредно волноваться.
– Да какой тюрьме, окстись! Это КПЗ, тебя и держать-то там долго не станут. Тоже мне, княжна Тараканова.
– Тюрьме! – упорствовала Светка, явно не желавшая расставаться с упоительными картинами героического будущего. – Короче, ничего ей не говори. А таблетки ее от давления в шкафчике на кухне, а если там нет, то у кровати под лампой. Она их постоянно теряет. И что-то еще… А! Как ты думаешь, может мне оставить очки дома?
– Да ты ж не видишь без них ни пса.
– А вдруг меня кто-нибудь стукнет? И разобьет?
– Иди в задницу. А еще лучше останься дома. И как, скажи на милость, я ей должна объяснять твое ночное отсутствие, если вдруг?
В трубке задумчиво засопело. Действительно, как? Убедить старенькую, но проницательную Марину Васильевну, что дочь вызвали на совещание в министерство культуры? Засиделась в ночном клубе?
– Ну скажи… – неуверенно начала Светка, – скажи… может же у меня быть свидание.
– Гм.
– Это что за хамские намеки?!
– Нет, просто если сказать Марине про ночное свидание, она разволнуется гораздо сильнее, чем если узнает, что ты поперлась на митинг.
В общем, мы еще немного посовещались, и Светка отбыла к Исаакию принуждать ополоумевшую родину к пацифизму.
На площади было очень людно, шумно и нервно. Подруженция моя, дерзко сверкая очками, фланировала перед псами режима. Никто, впрочем, ее не тронул. Омоновцы так даже, похоже, не заметили. Но когда она трусила в очередной раз мимо кучки взопревших стражников, то увидела, что на крайнего наскакивает разгневанная старушка, трясет пальцем и яростно клеймит имперские замашки Кремля.
– Мама?!!
– Светочка?!!
– Ваша?! – сварливо спросил умученный стражник.
– Мама, ты же собиралась к терапевту!
– Светочка, я не хотела тебе говорить про митинг, чтобы ты не волновалась, – смущенно пролепетала Марина Васильевна.