Здоровеньки булы, громадяне. Звиняйте, не…

Здоровеньки булы, громадяне. Звиняйте, не могу сразу переключиться на ридну москальску мову. Только во вкус вошла. Заклинило. Правда, чаще всего слышала “шановни пассажиры”, так что если вдруг предложу освободить вагоны, не волнуйтесь. Кстати о вагонах. В плацкарте Петербург – Киев плюшевые сиденья представляют собой такой малиновый шик-модерн, что усевшись, бессознательно ищешь программку и ждешь, когда поднимется занавес. Это быстро проходит, стоит заглянуть в туалет. Подозреваю, что эта часть вагона воссоздана по поездам времен военного коммунизма. Грязно, сурово и не работает замок на двери. Кстати, что это за новая модель рукомойника? Даже человек, способный добыть киндзмараули в русском продуктовом времен Онищенко, потерпел бы фиаско в туалете киевского поезда. Как мне потом объяснили, на педальке надо быстро-быстро и очень сильно прыгать. И я злобно прыгала на ней своими пятьюдесятью килограммами, одновременно пытаясь сполоснуть руки под скупыми каплями.
В Новосокольниках исчезла туалетная бумага. Я сдуру заметила проводнице:
– У вас туалетная бумага кончилась.
Она смерила меня взглядом:
– Что выдають, то и кончилось.

Зато соседи были очень милые. Поджарые строители лет по тридцать – узбек и русский, маленькая старушка-украинка в розовой игривой кофточке и величавый поп в обширной бороде, сопровождаемый смиренными бесцветными спутницами. Строители устроились на боковых, интересно трепались про производство и пили чай. Точнее, русский миролюбиво пил чай и ел бутерброд с бледной вареной колбасой добродетельного вида, красавец узбек же, к моему изумлению, быстро уничтожал пиво “Арсенальное” из двухлитровой бутылки и закусывал семечками. После чего надел наушники и сладко уснул на верхней полке до утра, убаюкиваемый рвущейся из наушников оглушительной узбекской попсой. А я же хреново сплю в поезде и всегда от этого страдаю. Поэтому завистливо прислушивалась к колыбельной и уже собралась растолкать строителя и попросить волшебные наушники, но внезапно уснула, успев этому обрадоваться. Сначала снились абрикосы, ослики и арыки, и вдруг всех их разметал бешеный носорог. Пришлось скорей проснуться. Тут же выяснилось, что мы стоим в Могилеве и носорожий рев испускает какой-то храпун. Я, как известный антиклерикал, гневно подумала насчет величавого батюшки, но храпела на самом деле маленькая старушка.

Ах да! Два раза приходили пограничники – белорусские и украинские. Проверяли вещи и заносили нас в свои компьютеры. До сих пор не могу привыкнуть к этим нововведениям. Пограничники корректные, только какие-то немножко не живые. Я даже удивилась, когда один из них присел на корточки и между государственными брюками и курткой застенчиво показались трогательно домашние трусы в голубую и розовую полосочку. Как будто выглянуло его настоящее человеческое лицо, просто с другой стороны.
В контакт удалось вступить на обратном пути. Мы везли рисунки с выставки. Очень плотно уложенные картонные листы в запечатанной коробке. Пограничница уцепилась за нее глазом и стала требовать предъявить искусство. Муж, хранитель передвижной выставки, забурчал. Я сказала:
– Покажи, не ломайся. Много девушка хорошего видит?
Пограничница вдруг горячо подтвердила:
– Да! Вот именно!
Коробку вскрыли сбоку. Но листы не вытаскивались. Тогда государев человек сунул палец.
Муж продолжал что-то объяснять, объяснять…
– Вы мне палец прищемили, – вдруг сказала сдавленным голосом пограничница.
– А представляете, – наставительно заметил муж, освободив казенный палец, – если бы вы голову сунули?
Почему мы после этого сидим дома, а не на таможенном пункте в Гомеле, не знаю. Спасибо тебе, пограничница. Прости за палец.