По соседству, у чудесной Яны…

По соседству, у чудесной Яны Вагнер, обсуждают детские книги, а меня же хлебом не корми. Конечно, Карлсон. Разумеется, “Денискины рассказы”. Иногда кажется, что их я даже не читала, а прямо так с ними в голове и родилась. Зато прекрасно помню, как впервые прочитала сказки Шарова. Это было потрясающее ощущение внезапного волшебства. Словно плелся из школы с портфелем и в пионерском галстуке, откусывал от бублика, и вдруг из-за угла на тебя выпорхнула грустная фея, окруженная нежным мерцанием, и взмахнула волшебной палочкой. Даже в семь лет я почувствовала инаковость, несоветскость текста. Сказок было, кажется, всего три в сборнике. Я сейчас их не очень помню в подробностях. Но впечатление было сокрушительное.
Потом уже узнала, что Александр Шаров – вовсе даже Шер Израилевич Нюренберг. Генетик. В советские-то времена. Может быть, и поэтому тоже подписывал все письма в защиту тех, кого норовила зажевать власть.
И еще Быков напомнил: “Шаров много пил. Есть воспоминания Чуковской: она сидит в гостях у Габбе, и та ей со своего балкона показывает, как долговязый Шаров крадется в кухню к холодильнику, к заветной чекушке, обманывая бдительность семьи. Пил он в основном с Платоновым и Гроссманом, а когда они умерли — в одиночку”.
Почему-то это окончательно дополнило образ. Пил с Платоновым и Гроссманом. А когда умерли – в одиночку.
Но сказки – сказки незабываемые.

«…Кругом росла одна лишь жесткая, сухая трава. И в небе горела белая звезда.

Подняв голову, Мальчик Одуванчик увидел под звездой длинную — без конца и края — высокую белую стену, сплошь оплетенную колючей проволокой. Посреди стены сверкали так, что было больно смотреть, алмазные ворота, закрытые алмазным замком. Изнутри на стену вскарабкивались старики, женщины и дети; они молили:

— Открой ворота, чужестранец. Ведь у тебя есть алмазный ключ. Мы уже много лет погибаем без воды и без хлеба. Открой.

Рядом с воротами стоял прозрачный сундук, доверху наполненный невиданно прекрасными алмазами и бриллиантами.

— Открой! — повторяли одно это слово женщины, старики и дети, карабкаясь на стену. Они срывались со стены и снова карабкались. Они были изранены, из ран текла кровь — ведь стену, всю сплошь, опутывала колючая проволока. — Открой!

Мальчик Одуванчик шагнул к воротам. Конечно же, он шагнул к воротам.
Но в это время к сундуку бросились стражники с алебардами. И мальчик подумал: «Утащат сундук, а там ищи-свищи… Нет уж…»
Так вот, оказывается, почему он не открыл алмазные ворота в бесконечной белой стене.

— Потерпите! — кричал он, торопливо открывая сундук. — Пожалуйста, потерпите немного.

Он так торопился, что, конечно, сломал ключ — тот, алмазный.
А когда он поднял крышку сундука — устало и почти нехотя — он увидел, что там не бриллианты, а очень красивые и блестящие, да, очень красивые капли росы.
Или слезы? Кто знает…
Эти капли росы или слезы сразу высохли — ведь солнце грело очень жарко, прямо-таки жгло.
И сундук опустел.
А когда мальчик огляделся, он увидел, что кругом никого и ничего нет — ни стражников с алебардами, ни алмазных ворот, закрытых на алмазный замок, ни бесконечной белой стены, оплетенной колючей проволокой. Только выжженная желтая трава.

И звезда на небе погасла.

А над сухой травой слабо раздавался крик: «Открой! Открой!»