Устыдилась превращения в недвижимое самоимущество…

Устыдилась превращения в недвижимое самоимущество. По способу Мюнгхаузена выдернула себя из-за компьютера. Практически да, за волосы, благо длинные. Коня, то есть стул, оставила на месте погибать – к нему тут же прокрался Шиз на предмет поточить когти. Заодно совершенствовала метод, ловко надавав сама себе педагогических пенделей в сторону бассейна. Сложно, но реализуемо.
Но поход не задался. Во-первых, только я легла на курс, как дородный юноша лет пятнадцати бодро прыгнул в воду, выбрав для этого точку ровно посредине бортика. Такая мелочь, как плывущая кролем, а значит не слишком осведомленная о событиях на поверхности тетенька его не смутила совершенно. Возможно, он принял меня за инфузорию-туфельку. Был очень удивлен, когда помятая инфузория вынырнула из глубин и, грозно пуская из носа пузыри, потребовала передислоцироваться. Кажется, он даже не заметил аварии. Изгнанный на широкую дорожку, где степенно фланировали обширные дамы в чепчиках для душа, сначала затих, но вскоре достал откуда-то красный мяч и с молодецкими воплями стал кидать его в другой конец бассейна. Не знаю, что с ним сделали. Но подозреваю, это может дать Астахову материала на несколько пламенных речей.

Когда я наконец наплавалась, восстановила душевное равновесие и вылезла на сушу, оказалось, что кто-то ушел в моих тапочках. Моих чудных белых тапочках. Душевное Р. собралось было вслед за ними, но я усилием воли успела его удержать. Покосилась на оставленные взамен лапти сомнительной чистоты и юности, взяла их двумя пальцами и пошлепала вниз по лестнице в раздевалку искать похитителя. На лестнице было мокро. Точнее, скользко. Маяковский, помнится, предлагал: “Можешь убедиться, что Земля поката – сядь на собственные ягодицы и катись”. Поверяя алгеброй ступенек гармонию стиха, остро сожалела об отсутствии спасительной толстой попы. Поэт мог бы сделать сноску, между прочим. Только тем, что в этот момент мой ангел-хранитель вернулся к своим обязанностям, могу объяснить отсутствие переломов. Правда, чертыхалась я настолько энергически, что отстегнулась бретелька лифчика. Соскребла себя со ступенек. Застегнула лифчик. Надела, брезгливо кривясь, чужие тапочки и поковыляла дальше, отгоняя мысль, что все грибки мира отъедают мне ноги.

Когда о моей утрате узнали в женской сауне, мужской, в обеих душевых и фойе бассейна, куда я от расстройства выперлась в купальнике, душевное равновесие оставило о себе только память. В раздевалке мрачным вуглускром уселась между шкафчиками и расставила вокруг баночки с кремами. Не успела прийти в себя, как из душевой появилась костлявая женщина в красно-черном махровом полотенце, украшенном надписью “За ВДВ!”. Она повернулась спиной, и сзади обнаружились два бойца в беретах. Из сумки, впрочем, она достала безобидные баночки, с такими же кремами, как у меня. И, расстелив бойцов на скамейке, уселась на них сухощавым задом. С ногами. Извлекла из той же сумки хозяйственные оранжевые перчатки. Деловито их натянула, пошевелила пальцами и опять полезла в сумку. Не дожидаясь продолжения, я стала лихорадочно надевать штаны, уже мечтая, чтобы пропавшие тапочки были на сегодня самой большой проблемой. Правда, успела еще увидеть, как женщина, одетая исключительно в резиновые перчатки, натягивала капроновые колготки. Голову я досушила уже в фойе. Противу ожидания, до квартиры, стула и родимого компьютера дохромала благополучно. И только разбирая вещи из сумки, обнаружила, что забыла полотенце.