Подруга моя Татьяна, которой я…
Подруга моя Татьяна, которой я кинула ссылку на историю про кассиршу, рассказала. Она много лет работала учительницей химии в поселке под Петропавловском-Камчатском – распределили когда-то после пединститута, вышла замуж, прижилась. Иногда ездила к родителям в родной город, оттуда через Москву обратно к себе на кулички. В Москве как раз и попала в очередной транспортный конец света.
Дело было в девяностые. Пять дней они с маленькой дочерью жили возле окошка кассы. Спали на полу в окружении таких же бедолаг. Кто тряс телеграммой о смерти родителя, кто рыдал, кто матерился. Подруга моя, совсем одурев, призывала пожалеть камчатских детей, оставшихся без уроков химии. На шестой день толпа одичавших граждан, пойдя на приступ билетной цитадели, именем Ходынки выдавила стекло кассы. Билетов им все равно не дали, но осколками порезало какую-то женщину. Сквозь вопящих сограждан протолкался побледневший сын пострадавшей, молодой симпатичный мужик, быстро сориентировался, нашел медиков, ее перевязали. И вообще как-то всех успокоил, привел в чувство.
К вечеру Аэрофлот смилостивился. Договорились, что будут отправлены хотя бы женщины с детьми. Подали вожделенный трап. Как в таких случаях и бывает, полетели, конечно, не только женщины с детьми, но и те, кто оказался достаточно энергичен. Расселись, стали озираться, пытаясь определить – кому повезло. Обнаружили, что ни раненной женщины, ни ее сына в салоне нет. В конце концов один из пассажиров смущенно упомянул, что парень остался, сказав: “Женщины и дети. А мы – как-нибудь следующим рейсом”.
ну просто “Далекая радуга”…\
не без того, да
Да, у меня таких историй из советского прошлого достаточно. В одной из них я как раз оказался таким “энергичным”. Единственное, что меня оправдывает – на волне моей энергии уехал десяток человек, а так могли бы все остаться.
Дело было в Домбае, где в сентябре мне удалось попасть на некоторую промышленную школу-семинар, организованную пронырливыми комсомольцами. Некоторые из них были моими приятелями, вот мне и повезло. После недели беспробудных занятий нас посадили на автобус до Минвод, откуда нам было и улетать. В начале сентября, кто понимает. За час до Минвод у автобуса полетел радиатор. Нам до самолета было три часа и мы лениво подбирали кукурузные початки на поле вдоль дороги. Пока не сообразили, что автобус не чинится, а за нами никто не собирается приезжать. Стали ловить проезжающий транспорт, поймали почти полный автобус в аэропорт и с трудом влезли. Успели как раз, чтобы увидеть след в воздухе от нашего самолета. И огромный табор в аэропорту. Билетов не было на две недели вперед. То есть, полные кранты. После быстрых размышлений я, как самый презентабельный, энергичной походкой Остапа Бендера ворвался в кабинет начальника аэропорта через тело поверженной секретарши. Повторяя волшебные слова “делегация цк ВЛКСМ”
Начальник аэропорта выглядел точно как арбатовский персонаж, пожертвовавший детям лейтенанта Шмидта. Я ему коротенечко изложил историю застрявших членов цк ВЛКСМ, потрясая замусоленным приглашением на конференцию. На что он, обняв меня за плечи, доверительно сказал, что даже за мои красивые глаза ничего сделать не может, вся бронь исчерпана.
Я почти было сдался, но тут у него на столе зазвонил телефон. Дальше последовал диалог “что? Пять человек до Москвы? Да вы что, у меня тут делегация цк ВЛКСМ сидит, десять человек и то не могу отправить. Да, вот прямо за столом, да хот сейчас заходите, проверьте. “
Я поймал его взгляд и быстро сказал ” сейчас принесу список, десять человек”. Он спросил, где они, я в открытую дверь выкрикнул ждавшим меня соратникам, чтоб быстро собрали десять человек и через полчаса мы уже летели. Те, кто не улетели в тот день, добирались три дня на поезде.
Чувствую себя до сих пор не очень, ну а что мне было делать?
Как авантюрист авантюристу жму руку.
В те годы без некоторой доли нахальства и авантюризма было трудно выжить. Успокаивал себя, что чаще всего выживал не за счет своих сограждан, а за счет власть имущих и приближенных. Но в услових дефицита всего, о справедливости говорить было трудно.
Я, например, всегда был первый в 7 утра на молочной кухне в очереди. Иначе не успевал на электричку. Быть первым впереди других мамаш было непросто. Мне это стоило разгрузкой фургона с молоком, поэтому меня ставили в очередь первым. Но мамаши обижались. Вернее, их папаши.
Ой не напоминай очередь за молоком. Семь утра, именно. И толпень дикая у входа ждет. В восемь часов продавщица кричит: “Запускай!” Та, что у двери, открывает и отскакивает в сторону. Жесть. Как вспомню, так вздрогну.
Так это была детская молочна кухня, с донорским молоком, да? У нас начинали выдавать в 7 утра, а очередь занимали с 6 или полшестого. Мне, чтоб попасть на электричку, нужно было сесть в поезд метро, отходивший в 7:11 (они ходили как часы). Бегом от дома до метро было 10 минут. Даже если я буду совсем первый в очереди, добежать от молочной кухни до дома на 20 этаж было нереально. Поэтому мне нужно было быть не первым, а -1. Я приходил в полшестого и за двадцать минут разгружал им фургон с молоком. Заодно физзарядка. Поэтому без пяти семь я уже с заветными бутылочками бежал домой и в давке не участвовал. Но вслед меня кто-то обязательно материл. Почему им не приходило в голову разгрузить фургончик – я не понимаю.
Нет, это был обычный молочный, но в 90-м году 🙂 У меня только Танька родилась, и мне нужно было молоком заправляться для кальция.
А, ну тоже не подарок. В 90-м помню полочки в магазинах радовали чистотой и порядком.
Еще помню сцену кормления животных. Когда на втором этаже Новоарбатского гастронома в пустой холодильный прилавок выкидывали замороженные куски мяса в пленке. Открывалось фанерное окошечко, и оттуда тетенька в белом халате кидала куски в рычащую толпу. И быстро отскакивала, закрывая фанерку, чтоб не убили.
А нам за это потом что-то будет? Ну в смысле, воздастся? Ну не сейчас, ну в будущем?
Не добавили бы, какое там воздастся.
Добавить мы и сами можем. Сначала по одной щеке, а если вторую не подставят, то развернуться и по второй тоже. Найти бы эти жирные щеки.
Или уж закончить свой путь в смирении?
А это как карта ляжет 🙂
(умудренно) Карта сама не ложится. Ее надо укладывать специальным образом, холить и лелеять. И лучше не одну, а несколько. Три, например. Вдоль Зимней Канавки, как нам заповедал Петр Ильич.
мне как-то больше запомнились унылые хвосты перед закрытыми дверями в подсобку
на вопрос: Граждане, за чем стоим?” – отвечали: “А что вынесут…”
Ну, сейчас польются воспоминания широким потоком. Помнится, мы раскололи одного заезжего американца, бахваливавшегося хорошим знанием советский реалий. Задали ему контрольный вопрос в голову:
“Ну вот, приходишь ты в магазин, а там ничего нет, пустые полки. Что будешь делать?”
Под зловещий гогот он гордо ответил, что пойдет в другой…
Жестокие люди.
Очень знакомо… 😉
Напомнило историю, как мы в 90-х годах пять суток сидели в аэропорту Хабаровска, и не могли улететь в Магадан (авиакеросина, якобы, не было, но коммерческие рейсы выполнялись исправно).
Потом просто все мужики-колымчане собрались в группу и вышли на взлетную полосу.
Примчалась местная охрана, стала гнуть пальцы, что нас тут всех положат.
Мы им спокойно сказали:
– Попробуйте!
Удрали. Вместо них приехал начальник аэропорта и с каким-то ментовским полканом. Полкан тоже начал пугать, что сейчас привезет сюда ОМОН.
Мы ему тоже сказали:
– Давай, вези!
Потоптались… Потом начальник сказал:
– Если завтра утром дам вам самолет, сейчас с полосы уйдете?
– Если дашь – уйдем. Обманешь, вообще поселимся здесь…
Утром дали два самолета на всю нашу магаданскую братию. Улетели все. 🙂
А как же “женщины и дети”, как у благородного юноши из Таниного поста?
Ну да, о том и я. За дверью сотни людей. В нашей команде человек двадцать. Времени на размышление очень мало. Надо выбрать десять Наверное, мог бы остаться. Потому и чувствую себя неловко. Все эти двадцать стояли и ждали пока что-нибудь произойдет.
Папа мой об этом даже стихи писал. Если позволите, процитирую полностью.
командировка Саратов-Ленинград-Североморск, подвал Московского вокзала.
Прилавок камеры хранения,
Решетки узкий парапет.
Лежу, как в день захоронения.
А сна, проклятого, все нет.
Весь день ходил по Ленинграду,
Тяжел и труден был тот путь.
За это мне б сейчас в награду
Хоть на часок глаза сомкнуть.
Скрипит портфель, видавший виды
Прижатый грязной головой.
Забыты горести, обиды.
И страшно хочется домой.
Огромный город спит устало
В преддверье завтрашнего дня,
Стихает нервный шум вокзала.
Куда же черт занес меня?
Полночи шастал по вокзалу
Пока себе ночлег искал.
Слонялся я из залы в залу,
Картины жизни наблюдал.
Зал ожидания на вокзале:
В буфетах нечего поесть.
Весь ад скопился в этом зале
Забито все, ни лечь, ни сесть.
Вповалку взрослые и дети,
Прохода нет, одни тела.
Куда же едут люди эти,
Какие их влекут дела?
И что им дома не сидится?
Где так тепло, своя кровать.
Кто их толкнул переселиться
И на вокзалах ночевать?
В каком-то черном балахоне,
Газету уронив на нос,
Старушка дремлет на бетоне.
Ее-то кто сюда принес?
В билетном зале злые лица.
Здесь и захочешь, не поспишь:
Где тут шутить и веселиться,
Коль третий день уже стоишь!
Ругаясь, в тесноте потея,
Хотя надежды полной нет,
Стоит толпа, мечту лелея –
А вдруг достанется билет.
Повсюду горы чемоданов.
Закрыты окна, духота.
Есть газировка, нет стаканов.
И в кранах кончилась вода.
Очередища в туалете,
От вони можно помереть.
В каком кино или балете
Такое можно посмотреть?
Прилавок камеры хранения.
И впереди нелегкий путь.
А ну их к черту, впечатления!
Мне надо хоть на час заснуть.