Как же мне это…

Как же мне это интервью на глаза ни разу не попалось.

“Мы были обречены. Только мама работала и получала рабочую карточку. Остальные были «иждивенцы». Осень мы протянули, потому что ели кошек: отец с Аркадием их ловили, отец убивал их в ванной и разделывал. Тринадцать кошек. Последним был микроскопический котенок, который был так голоден, что бросался на протянутую руку и пытался грызть пальцы… Я думаю, в феврале мы бы умерли все. (На нашей лестнице было 24 коммунальные квартиры, в живых там оставалось, кроме нас, еще три человека.) Но тут от Публичной библиотеки, где отец работал перед войной, была отправлена в эвакуацию, в город Мелекесс, очередная группа уцелевших сотрудников, и на семейном совете решено было, что отец с Аркадием поедут с этой группой, а мы с мамой пока останемся здесь – ибо совершенно ясно было, что я эвакуации не выдержу. Это был конец января. Отец и Аркадий оставляли нам свои карточки на февраль – в них и было наше спасение: лишние 250 граммов хлеба в день. Они уехали и – пропали. Мама ходила в Публичку, писала в Мелекесс, все было безответно и безнадежно. Только в апреле пришла страшная телеграмма: «Стругацкий Мелекесс не прибыл». Это был конец всем надеждам. Мы с мамой остались одни. Отец умер в Вологде 4 февраля 1942 года. Похоронен в братской могиле. Из целого вагона эвакуированных выжил один человек – Аркадий. Остальные умерли от холода и заворота кишок – в Кобоне их, дистрофиков, накормили от пуза кашей и хлебом и отправили в Вологду в дачном вагоне по тридцатиградусному морозу. Аркадий выжил”.

То есть понятно, что все люди этого поколения и их родители, практически каждый, пережили страшные вещи. Но Аркадий с Борисом всегда с таким легким юмором писали, с такой снисходительностью к человеческим слабостям, что совершенно с ужасами двадцатого века не ассоциировались. А может, наоборот, именно потому они такими и стали. У меня отец из той же породы людей был, и тоже хлебнул. Только почему одни вырастают в Стругацких, а другие в какого-нибудь Проханова, вот загадка природы.

P.S. Вспомнила чего-то. Недавно водила компанию молодых ребят, от 20 до 25, по дворам. Что-то там рассказывала, они хихикали, обнимались, вроде как даже слушали, и наконец мы зашли во двор, где было много кошек. Одна девочка, решив поддержать беседу, сказала, что кошка – символ Петербурга, потому что у нас их всегда было много. А я на автомате ответила, что да, конечно, если не считать блокадных дней. Тут возникла пауза, все недоумевающе на меня воззрились, после чего удивленно спросили: “А где же кошки были в блокаду?”