Террористка

Сейчас таких не делают, материал исчез из природы, и уже, похоже, безвозвратно. Может, и к счастью. Копалась в биографиях, всматривалась в лица – аристократка Перовская… пламенный честолюбец Желябов… изобретатель ракетного двигателя Кибальчич, настолько талантливый, что навел генералитет на мысль о первой русской шарашке, – к великому горю практичных генералов был казнен… Святые убийцы, на каждого только и смотреть, теряясь от сознания того бессмысленного применения непривычной нам честности, способностей, бескорыстности, силы воли. Знали прекрасно, чего хотели. Думали, что знали. И какая издевка судьбы – последним своим взрывом в начале весны 1881 года погубили не только Александра II и себя, но и закрыли стране тот самый путь, о котором мечтали.
Несмотря на это, а вернее благодаря этому известны любому мало-мальски образованному человеку. За исключением одного имени. Во время процесса на скамье подсудимых сидели шесть человек – четверо мужчин и две женщины. Но в мартирологе повешенных на Семеновском плаце – лишь пять имен, которые может перечислить каждый школьник.
Самая неамбициозная, невзрачная, “неинтересная” из первомартовцев. Самая неподходящая под определение “террорист”. Страшно заплатившая за участие в заговоре. Лучше бы ее повесили вместе со всеми тогда, 3 апреля.

Геся Гельфман не отличалась ни родовитостью, ни образованностью. Напротив, была полной противоположностью интеллектуальным барышням из хороших семейств, которые, закусив удила, под стоны пап и мам ринулись тогда просвещать и поднимать народ.
Неизвестно, отчего провинциальная девочка из белорусского городишки Мозырь, дочка ортодоксальных еврейских родителей, в шестнадцать лет сбежала из дома. Начиталась ли громокипящих Добролюбова и Чернышевского, испугалась ли замаячившего на горизонте нежеланного брака – но только родители, потрясенные тем, что дочь ушла к гоям, прокляли ее и стали считать умершей.
Геся устроилась работать в швейную мастерскую, записалась на курсы акушерок – и подружилась с теми самыми барышнями. А где курсистки, там и таинственные пропагандисты с запрещенной литературой – полный романтический набор для восторженной молоденькой швеи, в ушах у которой звучат пламенные речи таких же юных революционеров.

Дейч вспоминал позже: “Она жила тогда в Киеве, занималась шитьем, и оказывала нам, пропагандистам, разные мелкие услуги. Простая, малоинтеллигентная девушка, она, конечно, больше по чувству, чем вследствие теоретического понимания, тяготела к социализму”. Так, снисходительно-добродушно, отзывались о ней и остальные знакомые по благородному делу пробуждения национального сознания.

Довольно скоро последовал арест, суд по делу о хранении той самой литературы, и высылка. Вообще, когда читаешь материалы процессов, поражаешься, как быстро и легко государством из молоденьких девиц, гимназистов, рабочих лепились террористы, которым ходу назад уже практически не было – слишком сильная была скреплявшая их связь. Быстро – и в конечном счете самоубийственно.
Гесе никогда не доверяли серьезных дел. Вернее, не то что не доверяли, но были кандидатуры более энергичные, более подходящие. Да она и не стремилась в бомбистки. Использовали как курьера, как хозяйку конспиративных квартир. Делала покупки, готовила еду. Агент второй степени “Народной воли”, так это называлось. Она была счастлива, что нужна товарищам. Тем более что один из народовольцев, Николай Колоткевич, стал ее мужем.

“Всякий, кто знал Гесю, скажет, что роль террористки была совсем не по ней. Не потому, что террор требовал какой-то свирепости, которой вовсе не было и в других, но все-таки таких простых, самоотверженных и добрых людей, какой была Геся, эта шапка должна слишком давить”.

Она была арестована почти сразу после взрыва на Екатерининском канале, в конспиративной квартире на Тележной улице, из которой 1 марта были унесены метальщиками те самые роковые бомбы.
Следствие велось максимально быстро. Но за три дня до казни на имя и.о. прокурора пришло заявление.

Исполняющему обязанности прокурора при Особом присутствии Правительствующего Сената
Приговоренной к смерти Геси Мироновны Гельфман

Заявление

Ввиду приговора Особого присутствия Сената, о мне состоявшегося, считаю нравственным долгом заявить, что я беременна на четвертом месяце. Подать это заявление доверяю присяжному поверенному Августу Антоновичу Герке.

В тот же день другой человек, сжав тонкие губы, тоже писал письмо:

…Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились, что ныне считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников.
Если бы это могло случиться, верьте мне, Государь, это будет принято за грех великий и поколеблет сердца Ваших подданных. В эту минуту все жаждут возмездия. Тот из тех злодеев, что избежит смерти, будет тот же час строить новые козни. Ради Бога, Ваше Величество, да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности.

Вашего Императорского Величества
верноподданный Константин Победоносцев.

Александр III, на глазах которого недавно мучительно умирал с раздробленными ногами отец, ответ прислал быстро:

Будьте спокойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь. А.

И все же казнить беременную, хотя и преступницу, было немыслимо. Приговор отсрочили “до истечения 40 дней после родов” и перевели Гесю в Петропавловскую крепость. Но, как писал ее адвокат: “Немедленная после объявления приговора смертная казнь и смертная казнь, ожидаемая беременною женщиной в одиночном заключении, в продолжение нескольких месяцев,— наказания далеко не совсем равные”. Поскольку к процессу было приковано внимание как в России, так и за рубежом, поднялся большой шум. Пошли разговоры об истязании беременной. На русское правительство было организовано беспрецедентное давление.
В Марселе перед русским консульством состоялась демонстрация с участием от одной до двух с половиной тысяч человек. В Париже с протестами собрались 4 тысячи. Митинги вспыхивали в Лондоне, Брюсселе, Париже. В никому не известном итальянском городке Сампиердарен 825 женщин подписали прошение на имя русской императрицы с ходатайством помиловать осужденную. В защиту Геси написал открытое письмо Виктор Гюго.
В результате смертная казнь была заменена бессрочной каторгой. Геся ожидала разрешения от бремени все в том же Трубецком бастионе.

В июне ее адвокат сообщал: “Я пробыл с Гесею Гельфман около часа, нашел ее несколько изменившеюся сравнительно с тем днем, когда окончился кассационный срок: она, видимо, падает силами, стала малокровна, губы совсем бескровные, дыхание порывисто-краткое, мыслит и говорит, как сильно усталая или поправляющаяся от болезни. Она жалуется на то, что положенная по правилам пища (суп или щи и несколько менее 1/2 фунта говядины; утром до 1-го часа ей ничего не дают; чаю не полагается) недостаточна для поддержания ее здоровья при ее беременности; также просит об усилении медицинской помощи. Просьбу, ею заявленную, о переводе ее в какое-либо тюремное помещение, где бы она могла быть в тюремной больнице и пользоваться лазаретною порцией пищи, я отказался передать”.

Когда начались роды, произошла странная вещь. Принимать их пришел не тюремный врач, а лейб-акушер Баландин со своей акушеркой. Местный персонал был удален. Роды были трудные, тем не менее Геся родила здоровую девочку. При передаче роженицы тюремному врачу тот обратил внимание Баландина на страшные разрывы промежности, но лейб-акушер запретил налагать швы. Так заживет.
Геся кормила дочку и мучилась мыслями, что же с ней будет. Тем временем ей становилось все хуже и хуже.
25 января 1882 года четырехмесячную девочку забрали и увезли в воспитательный дом, куда записали под номером А-824 как дочь неизвестных родителей. Родителям отца, которые просили отдать им ребенка, было отказано.
Через несколько дней Геся Гельфман, последняя фигурантка дела первомартовцев, умерла от гнойного воспаления брюшины.

“…Будьте спокойны, с подобными предложениями ко мне не посмеет прийти никто, и что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь. А.”

Девочка Геси, из-за которой была отсрочена казнь, умерла через год в воспитательном доме.