Проплачено протестными настроениями

Один юзер, очень хороший кстати, обрадованно написал про редкую удачу – ему попался прекрасный врач в платной клинике. Открыть тайну золотого ключика и назвать клинику юзер отказывается. Причина отказа меня внезапно поразила: вдруг люди подумают, что пост спонсирован клиникой – как-то так. И кто-нибудь напишет об этом в комментах. Вот, блин, общественное мненье – пружина чести. Это что же, мы теперь будем бояться похвалить то или иное заведение, потому что вдруг “люди подумают”? Из страха, что какой-нибудь подозрительный деятель, какая-нибудь Марья Алексевна обвинит нас в продажности? И будем оставлять друга без информации и этих… положительных эмоций?! Нет уж, дудки. Да наплевать на них. Еще не хватало бояться прослыть не такими хорошими, какими кажемся. Канализую свои протестные настроения в этот пост. Сдаю петербуржцам и понаехавшим гостям дивное место. Маленькое кафе на улице Союза Печатников, что слева от Мариинского театра. Называется “Щелкунчик”.

Во-первых, это Коломна, что уже о многом говорит. В Коломне нет туристов и новостроя, там есть Екатерининский и Крюков каналы; там старинная аптека, которая “ночь, улица, фонарь”, там дом шоколадного короля с часами без стрелок и Морской собор Чевакинского, весь в барочных рюшечках и оборочках. Там сплошной восемнадцатый и девятнадцатый век.
Вы, кстати, не смотрите, что улица так канцелярски называется – на самом деле она всегда была Торговой.
(Ремарка: когда идешь к “Щелкунчику” от Театральной площади, то в подворотне видишь сказочное – дверь в фуражечную мастерскую. Так и называется: “Фуражечная мастерская”. На ней нарисованы трогательные милицейские фуражечки. Это еще одна скрытая реклама. Мне за нее фуражку дадут.)

В “Щелкунчике” тихо и слышно мысли. Если играет музыка, то это джаз или классика. Еще там пианино, а на нем лежат ноты. Чайковский и иже с ним. И можно играть. Вечером заходят студенты консерватории – недалеко консерва – и играют. Над пианино иллюстрация из сказки Гофмана – Щелкунчик, вернее расколдованный племянник Дроссельмейера, склонившись, целует руку Мари. Но я обычно бываю днем, студентов не вижу, а пианино молчит и думает. Сегодня, например, оно думало Скрябина.

Там подают имбирное мороженое, сказочный кофе и жасминовый молочный коктейль. Еще пельмени, но их я не пробовала, а то наша бабушка обидится, что я ем пельмени на стороне. Вот кофе заказываю. Обычно его варит хозяин заведения, у него маленькие хитрые черные глазки и борода, как у Паваротти, а сегодня его не было, и “мактуб” с кардамоном, имбирем и перцем готовила сероглазая девочка лет пятнадцати. Когда она срезает тоненькую полоску цедры с оранжевого апельсина, то сосредоточенно морщит лоб. А потом к ней пришла подружка, и они секретничали в углу про мальчиков. Очень хихикали при этом.

Если сесть у окна, то можно в него смотреть на дом напротив и представлять, как из окон второго этажа выглядывает Грибоедов и поправляет нервно очки. Он тут жил во время великого наводнения 1824-го, о котором торопливо, брызгая пером, написал письмо приятелям в Грузию. Можно поверх заключенного в клетку плюшевого Мышиного короля в пурпурной мантии смотреть на сугробы и ковыляющих по улице Союза Печатников петербуржцев, а в голове представлять это:

В окна вид ужасный: где за час пролегала оживленная, проезжая улица, катились ярые волны с ревом и с пеною, вихри не умолкали. К театральной площади, от конца Торговой и со взморья, горизонт приметно понижается; оттуда бугры и холмы один на другом ложились в виде неудержимого водоската. Свирепые ветры дули прямо по протяжению улицы, порывом коих скоро воздымается бурная река. В людях мертвое молчание; конопать и двойные рамы не допускают слышать дальних отголосков, а вблизи ни одного звука ежедневного человеческого; ни одна лодка не появилась, чтобы воскресить упадшую надежду. <...> Лошадь с дрожками долго боролась со смертию, наконец уступила напору и увлечена была из виду вон; потом поплыли беспрерывно связи, отломки от строений, дрова, бревна и доски — от судов ли разбитых, от домов ли разрушенных, различить было невозможно. Вид стеснен был противустоящими домами; я через смежную квартиру П. побежал и взобрался под самую кровлю, раскрыл все слуховые окна. Ветер сильнейший, и в панораме — пространное зрелище бедствий.

Да! Чуть не забыла – душитель свободы слова граф Бенкендорф был приличным человеком:
Нева против дворца и адмиралтейства горами скопившихся вод сдвинула и расчленила огромные мосты Исакиевский, Троицкий и иные. Вихри буйно ими играли по широкому разливу, суда гибли и с ними люди, иные истощавшие последние силы поверх зыбей, другие на деревах бульвара висели над клокочущей бездною. В эту роковую минуту государь явился на балконе. Из окружавших его один сбросил с себя мундир, сбежал вниз, по горло вошел в воду, потом на катере поплыл спасать несчастных. Это был генерал-адъютант Бенкендорф.

Отвлеклась, извините. Слыть продажной одной, без компании, скучно, поэтому я беру по делу безвестных посетителей, оставивших в “Щелкунчике” свои посты и комментарии:

В кафе мне все нравится, но жалко, что вы вчера не транслировали матч УЕФА, так Зенит выиграл, и я этому очень рада!

Так нравиться! Никогда не снимайте картину из туалета! Шедевр! Всем расскажу!

И чтобы совсем уж покрыть себя позором, цинично усмехаясь прорекламирую сказки Гофмана.