Родственники

Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
И, по обычаю народа,
О Рождестве их навещать
Или по почте поздравлять,
Чтоб остальное время года
Не думали о нас они…

Помните историю про учительницу из Кинешмы и родственника? У нее появилось продолжение. В принципе, я люблю сериалы, “Рабыня Изаура” мое любимое кино. Но ее сценаристы – жалкая мелкота по сравнению с тем, который придумал этот сюжет, а уж про монтаж и говорить нечего. Непонятно только, куда занести бабло, чтоб автор изменил просматривающуюся концовку.

Последняя серия первого сезона кончилась на том, что заведшийся родственник остался жить у Нины Ивановны. Правда, после визита страшной библиотекарши притих. Он, видимо, и до этого с опаской относился к книгам, по крайней мере никто никогда не видел его читающим даже газеты, а теперь и вовсе убедился: все имеющее отношение к печатному слову – средоточие мирового зла. Катька периодически названивала матери, пытаясь по интонациям, доносившимся из Кинешмы, определить, как на самом деле обстоят дела. Нина Ивановна неизменно уверяла, что все прекрасно, Саша не пьет, не дебоширит, устроился на работу вахтером и починил ей телефон. Им даже удалось изменить его прописку с постоянной на временную. Только снимать себе комнату он не хочет. И вот однажды вечером раздался звонок.

– Катя, здравствуй, – уныло произнес в трубку Катькин брат, простуженно шмыгая носом. – Хочу с тобой поговорить. Ты понимаешь, у Саши ведь маленькая зарплата, он думает, что если бы у него была машина, он бы на ней мог зарабатывать… Ему очень хочется машину… Мать сняла с книжки все деньги, что у нее есть, но это восемьдесят тысяч, на это хорошую машину не купишь, давай мы с тобой скинемся тысяч по тридцать… Катя? Алло, Катя? А почему ты молчишь?
Но Катька уже тыкала в кнопки, набирая телефон матери.
– Мама? Что это за бред насчет машины?
Далеко в Кинешме Нина Ивановна секунд на пять затаилась, наконец собралась с духом и фальшиво-бодро ответила:
– Да, мы с семьей решили купить машину.
– Выезжаю, – выдавила Катька. Затем повесила трубку, молча вернулась на кухню и сильно удивила мужа, несколько раз звучно постучав головой в ни в чем не повинный холодильник. Но двое из ларца, чтобы решить ее проблемы, оттуда не выскочили.

Ранним утром она сидела в Кинешме на крошечной кухне и наседала на мать. Старушка счастливыми и виноватыми глазами смотрела на дочь и оправдывалась.
– Почему он до сих пор живет у тебя? Почему не снимает жилье?
– Он дурачок, – отбивалась Нина Ивановна. – Он один пропадет. Это мой крест. Катюша, ты не знаешь, какой он. Он как ребенок!
– Мама, – втолковывала Катька. – Он не дурачок. Он хитрая наглая сволочь, понимаешь? Он тебя использует. Ну, сколько времени он здесь живет?
– Два года, – вздохнула Нина Ивановна. – Но мы же должны были ему помочь.
– Помочь – это дать пирожок. Но не тащить его на себе всю оставшуюся жизнь. У него ведь есть две жены и двое взрослых детей, дочь живет в Лондоне, между прочим.
Мать встрепенулась:
– Он их всех бросил. Он им не нужен.
Катька закрыла глаза, сосчитала до десяти… И заорала:
– Ну какого черта ты сняла-то все свои деньги?!! У тебя что, вторая фамилия Дерипаска?!!
Мать жалко улыбнулась, бесцельно потрогала изящную, доставаемую только для дочери дорогую чашку, и разрыдалась. Сквозь тяжелые рыдания было слышно: “Это больше не моя квартира… куда же он пойдет… Я не могу его больше видеть и слышать… это мой крест… Если у него будет машина, он меньше станет бывать дома…” Катя обнимала мать, павшую жертвой собственной порядочности, за дрожащие мягкие, словно ватные плечи, механически разглядывала выцветшие обои, которые клеил еще покойный отец, и прикидывала, как бы поскорее разослать родственника, кошмарного, как красная свитка, в разные города. Частями.

В своей комнате родственник, защитившись от Катьки одеялом, преданно помаргивал на нее серенькими глазками.
– Собирай вещи. Ты здесь больше не живешь, – велела она монотонным от ненависти голосом.
Саша подумал. И решил присесть Немезиде на уши. До сих пор эта тактика давала прекрасные плоды на тучной кинешменской земле.
– Я ведь твой родственник, – пустил он пробный камень.
– Пошел в жопу, – ответствовала закаленная жизнью в гранитно-асфальтовом мегаполисе Катька.
– Я дурачок, – встревожился Саша. – Не могу о себе заботиться.
– А мне насрать, – сообщила любительница Достоевского и Толстого.
– Куда же я пойду? Скоро зима, я замерзну.
– Ну и хуй с тобой.
Родственник удивился и замолчал.

Тупица он был действительно редкостный. Вся сфера скопленных за шестьдесят лет жизни интересов вращалась вокруг ширинки, бутылки и передачи “В мире животных”. Своими сентенциями, глубокомысленными, как у депутатов госдумы, удивлял даже кинешминских алкашей.
– Василий, ты любишь яблоки? – спрашивал, например, у соседа.
– Да так, не очень, – пожимал плечами сосед, тоже далеко не Эйнштейн.
– Напрасно. От них хорошо стоит. – И снова задумывался.
Не то при всем этом он был гениальным манипулятором, не то под Кинешмой существовал тектонический разлом, не то над ней тайно испытывали психотропное оружие, но его наивные и одновременно наглые соображения действовали на Катькину родню безотказно. В один голос они лепетали: “Но куда же он пойдет? Мы должны дать ему шанс”.

Наконец придумали выход. Сашу, под Катькиным давлением, выгоняют. Мать перевозят в квартиру внучки, чтобы Саша не мог ее найти и сесть ей на уши. Внучку с мужем – в квартиру матери. На этом месте возникла пауза. Родня вздохнула, переглянулась…
– Да, но куда же он пойдет… Будем ли мы себя хорошо чувствовать… Нельзя так обращаться с людьми… Все-таки надо снять ему комнату…
Сидевший тихонечко в уголке Саша оживился:
– А денег вы мне дадите? Мне без денег никак! Мне же кушать будет нечего!
– Гм-гм… – бормотали родственники. – Ну, на первое время…
– Тьфу, – плюнула библиотекарша.
Глядели на нее с укором.