Что-то тут все ударились в воспоминания о соседях
Что-то тут все ударились в воспоминания о соседях… Я тоже не хвост собачий и знаю много историй про этих братьев наших меньших. Трудно только выбрать, про кого рассказать. Косой Сережа поразил когда-то мое воображение и тыл женоненавистническим щипком. Лариса Семеновна, душевная женщина, с жалостью говорившая: “Эта, из шестьдесят седьмой… Невзрачненькая такая…” Невзрачненькая, конечно, была я. Безымянный онкологический больной из квартиры напротив. Он вечно торчал на лестнице и плевал в пролет, целясь в поднимающихся здоровых жильцов. Тоже хороший человек был. Шестидесятилетний обольститель Балабанов, любитель петь оперные арии. Да много еще кто. Вот только с обитателями соседнего подъезда познакомиться не удалось. Хотя один раз мне пришлось вступить с их представительницей в близкий, хотя и несколько потусторонний контакт.
Дело было поздним вечером. Я собиралась спать и любовно подготавливала себя, нежную и усталую, ко сну. Намазалась кремом, взбила подушку, облачилась в уютнейшую фланелевую пижамку в голубых слониках и со сладким вздохом завернулась в одеяло. Чуть поскрипывали пружины матраса, ходики ласково тикали колыбельную. Оле-Лукойе уже раскрыл надо мной свой зонтик, как вдруг…
ДИВЧОНКИ, ДИВЧОНКИ, КАРОТКИЕ ЮБЧОНКИ!!!
Оле-Лукойе убежал, путаясь в полах кафтана, часы онемели, слоники спрятались в карманы пижамы. Подскочив, я закрутила головой. ДИВЧОНКИ, ДИВЧОНКИ!!! Рассказ про короткие юбчонки доносился справа. Там жили неизвестные мне соседи. Более того, они жили в следующем, третьем подъезде. Дальше последовал кошмар. Часа полтора, скрежеща зубами, я выслушивала современный репертуар. Когда в конце-концов в автомате заплакала девочка, я готова была к ней присоединиться. Празднующие какой-то ужасный праздник, не иначе как шахсей-вахсей, граждане пели вместе с исполнителями хором, дружно топая веселыми ногами в такт.
Мои попытки выстучать дипломатическую ноту азбукой морзе успеха не имели. Телефон противника неизвестен. К тому же на двери их поъезда стоял код. Окончательно озверев, я заметалась по комнате, пытаясь сообразить, как же добраться до неуязвимых певцов. Чтобы немного прийти в себя, подошла к балкону и прижалась носом к стеклу. Снаружи было тихо, только задумчиво гремел бельем ветер. Темно. Лирично падает снег. Падает, в том числе, на заброшенные лыжи и палки в углу балкона. Я с сомнением глянула на спортинвентарь. В конце концов, не все ли равно, как обратить на себя внимание. Укрыла голубых слоников мужниным свитером и решительно вышла наружу.
На балконе было не только темно и тихо. Там еще было очень холодно. Я выбрала самую длинную палку, встала на нижнюю перекладину железной ограды и, держась одной рукой за обледенелые перила, а другой за конец палки, вытянулась с риском для жизни и стала размахивать древком, как сумасшедший дирижер. Наконец мне удалось постучать в светящееся окно. Разгулявшиеся соседи не сразу заметили стучащую посреди ночи в окно лыжную палку, но в конце концов мельтешащий на фоне звездного неба странный предмет привлек их внимание. Галдеж мгновенно смолк, только неугомонный Киркоров радостно вскрикнул: “Зайка моя!” Выждав немножко для убедительности, я еще раз грозно тюкнула во вражеское окно костлявым пальцем палки.
Повторю: ночь, темно, снег. Балкона у них нет. Пятый этаж. Притихшие гости сгруппировались и, возглавляемые хозяйкой, придвинулись к окну. Мне были смутно видны их темные силуэты. Наконец раздался трясущийся голос соседки: “Кто там?” – “Рыбка моя!” – отозвался Киркоров. Соседка не поверила, потому что продолжала вглядываться в темноту. Даже не знаю, кого она ожидала увидеть. Судя по этому голосу, ее воображению представился жуткий потусторонний лыжник. Этакий погибший альпинист в полуистлевшей вязанной шапочке с помпоном. “Кто там?”, – повторила она. “Я. Выключи музыку”,- послышался мой короткий ответ. Кто “я”, помолчав, продолжила испуганно, но упрямо соседка. Вопрос вызвал у меня сильнейшее раздражение. Я сердито взмахнула своим копьем и, потеряв равновесие, чуть не свалилась с балкона. “Я тут живу. Выключи музыку”. Наверное, мои мыслительные процессы начали замораживаться, да и клацанье зубами значительно мешает неспешной рассудительной беседе, потому что в голову не лезли никакие убедительные аргументы того, что я рядом пытаюсь уснуть и музыка мешает. А ты кто? – начала оживляться соседка. Массовка за ней тихо загомонила. Подул ветер, просыпав мне за шиворот колючую манку снега. Тут стало ясно, что если маленький отважный трибун в голубой пижаме еще какое-то время простоит в этой позе на морозном ветру, им можно будет украшать банкеты в качестве ледяной фигуры. Девушка с лыжной палкой, артикул номер двести семьдесят восемь. “Живу в соседней квартире”, – пришлось признаться с неохотой. А-а-а, – протянула она, как мне показалось, несколько разочарованно. Щас выключу. И ушла со своей свитой. Звук, действительно, стал значительно тише.
Я вознесла краткую благодарственную молитву всем покровителям лыжников и скалолазов, сунула инвентарь на место и повернулась к родной двери. На пороге стояла свекровь. Выражение ее доброго, испуганного лица было непередаваемо. Видимо, она проснулась, пошла пописать и заметила, что из-под двери моей комнаты тянет холодом. Зашла и застала последние секунды представления, а именно невестку, посреди глубокой ночи стоящую в пижаме и шлепанцах на ограде балкона и размахивающую лыжной палкой. Потом-то я ей, конечно, все объяснила и мы даже посмеялись. Но в тот момент, уверена – она вспоминала телефон психиатрической клиники.
