Бабушка погремела картошкой
…Бабушка погремела картошкой и чуть громче чем надо сказала в пространство: «Совсем нет овощей. Нету овощей. Все кончились». А Митька быстро сказал: «Мне на программирование!» и закрылся в туалете. Кот ничего не сказал, он залез на самый верх шкафа и утомленно развалился там в позе Данаи. «Нету овощей, – бубнила бабушка. – И картошки нет, и морковки». Я вздохнула, надела куртку и побежала на рынок.
Рынок у нас занюханный, зато я всех продавцов знаю и они меня тоже, всегда здороваются и не обвешивают. Наверное. Ну, неважно. А на втором этаже продается всякое барахло, от тесьмы с пуговицами до дешевых неуклюжих дубленок. И белье там тоже продается, я как раз вспомнила, что хотела купить трусы.
В бельевом отделе скучала продавщица. Увидев меня, она страшно оживилась.
– Трусы? Ага! Очень хорошо. Сейчас будем выбирать!
Мне уже при этой фразе стало не по себе, но отступать было поздно. Минут через пять на прилавке раскинулось трусиное море, я потонула в бикини, кюлотах, тангах, слипах, стрейчах и прочих сокровищах всех форм, фирм и расцветок, и радовалась про себя, что их нельзя примерять. Владелица прилавка быстро взяла покровительственный тон, чему я, кстати, не удивляюсь уже давно – почему-то все продавцы, официанты и другие профессионалы сферы обслуживания норовят взять надо мной опеку. Пока я рассматривала белье, продавщица вдруг хищно метнулась влево, и я с удивлением заметила, что она полезла куда-то под потолок. Там что-то висело. Что-то цвета страстного бреда шизофреника. Я сощурилась, но она уже шумно спрыгнула со скособоченного стула и взмахнула передо мной своей главной гордостью. Это был пеньюар. Красный полыхающий акрилом пеньюар. С черными лентами и черным же колючим кружевом. Прозрачный. Длиной, наверное, сантиметров сорок. И он был с перьями, клянусь.
– Последняя модель, – заранее за меня радуясь, объявила продавщица и, одобрительно кивнув на мой лепет: «Очень красиво», продолжила: – Берите не раздумывая, и всю жизнь будете меня благодарить. Это же секси! Мужики от такого знаете как балдеют?
Я собралась с духом и спросила:
– А с перламутровыми пуговицами есть?
Последовала тяжелая пауза. Продавщица молча забрала свое стендалевское сокровище и с каменным лицом вернулась к трусам. Я почувствовала себя предательницей всего женского сословия.
Наконец присмотрела несколько пар (кстати, трусы выбирают парами или просто трусами?), очень симпатичных, особенно светло-зеленые с вишенками, и тут заметила, что рядом стоит еще одна покупательница. Я бы сказала пожилая, если бы она не была меня старше лет от силы на десять. Толстая-претолстая. В плюшевом коричневом картузе, из-под которого виднелась скверно закрашенная седина. В пальто «матрасике». С отечным уставшим лицом. И со стразовыми сердечками на леопардовой сумке. Она терпеливо стояла и держала в руках подобие огромной черной сатиновой наволочки. От ее мокрого зонтика тянуло непросушенной тряпкой.
Мне стало неловко. Я положила свои легкомысленные вишенки обратно на прилавок и сказала:
– Я еще долго буду выбирать, вы обслужите человека.
Но женщина так грустно, с такой тоской вдруг пробормотала:
– Не надо, не надо. Я хоть посмотрю…
Продавщица пожала плечами и повернулась ко мне. Обозрела выбранное белье, встрепенулась и сделала вторую попытку вернуть меня в лоно клуба диан-охотниц.
– Девушка! А чего так скромно?! Сейчас все носят стринги!
И, как факир зайца из цилиндра, моментально выхватила из кучи белья эти самые стринги. А я их терпеть не могу. Ну их в задницу.Требовать на стрингах перламутровых пуговиц было слишком даже для меня. Я отступила от прилавка и взмолилась:
– Не надо! Я не люблю стринги. Я их не ношу!
И тут вторая покупательница с той же самой интонацией замученного ослика Иа протянула:
– А я бы вот… Я бы поносила…
***
Сидели у подруги на кухне, болтали о каких-то разностях, по глотку тянули мерло, и я между делом рассказала этот эпизод. С последней фразой мы посмотрели друг на друга, расхохотались, откинувшись на спинки стульев… И вдруг у подруги моей задушевной, роскошной брюнетки, намокли глаза, у меня тоже что-то сделалось с лицом, и она сказала: «Господи! Какие же мы, женщины, несчастные. Какие несчастные». И мы мрачно-мрачно и быстро-быстро прикончили вино, не закусывая.
