До чего омоновцы дремучие, бедняги…

До чего омоновцы дремучие, бедняги. Приехав на Малую Садовую, занялась любимым делом – разлагать силовые структуры в лице первого попавшегося служивого. Лицо попалось обширное и румяное, словно раскормленный колобок. Поначалу хмуро отмалчивалось, сопя, но не выдержало:
– А вы знаете, кто этот ваш Навальный?
– И кто же?
– Преступник! Знаете, чем он в 90-е занимался?
Пока я, вне себя от изумления, подыскивала слова, более сообразительная i_merry_poppins вразумляюще сообщила:
– Да вообще-то в школу ходил.
Омоновец слегка растерялся, но быстро оправился и по-ленински прищурился:
– А что вы думаете, кто пойдет в президенты самовыдвиженцем?
– Путин лучше?
– Путин, – строго объяснил страж, – был выдвинут спецслужбами.
И такая тут на его лице непоколебимая уверенность показалась в том, что гэбэшник – идеальный президент, что я опять не нашлась что сказать. Видимо, плох тот солдат, который не хочет стать генералом.
Но Наташа наступала:
– А чем Путин в 90-е занимался?
– Чем?
Тут уже я вышла из ступора и с удовольствием поведала, как сотрудник мэрии ограбил голодный Питер.
– Вы хоть почитайте что-нибудь, – напирали мы на несчастного колобка.
– Я и так все знаю, – отбивался он.
– На сайт Навального зайдите!
– Ничему нельзя верить, что в интернете пишут, – бормотал страдалец.
Кончил, впрочем, тем, что стал жаловаться на неудобную новую форму, пошитую из душного материала.
– Вот видите! – заорали мы. – Это все звенья одной цепи! И тут разворовали!

Народ впереди вдруг стал маршировать на месте и слаженно скандировать:
– Мы – пешеходы! Мы – пешеходы!
Оказалось, стражники пытались воздействовать на нашу совесть посредством мегафонов и призывов освободить улицу для пешеходов. На что им резонно ответили, что мы тут тоже не на велосипедах катаемся.
– Вы стоите, а пешеходы ходят! – разъясняли взмокшие менты.
– Мы ходим! Вот – видите?

Пожилая дама с лицом диссидентки семидесятых громко декламировала: “Товарищ, верь! Взойдет она, звезда пленительного счастья! И на обломках! самовластья! Напишут наши имена!!!” У омоновцев сделались мученические физиономии.

Периодически они хаотично выхватывали из толпы людей и утаскивали в автозаки, довольно вежливо, впрочем. Их бурно стыдили, требовали ловить бандитов, а узников отпустить. Какой-то парень возмущался, тыча шуйцей в Невский:
– Вы посмотрите, какой бандитизм в городе! Я маму одну боюсь выпустить на улицу! Девушек на улицах насилуют! – поискал взглядом по сторонам и ткнул в нас пальцем. Воспитуемый мент поглядел на наши радостные рожи с интересом.

Позвонил муж.
– Ты где?
– Я прямо у входа в автозак! – надрывалась я, пытаясь перекричать мегафон молоденького милиционера с совершенно пасторальной физиономией, словно пять минут назад доившего корову. – Слева от Елисеевского!
Наконец мегафонный гудеж мне надоел, я развернулась к источнику шума и строго спросила:
– Молодой человек! Вы петербуржец?
– Да, – застенчиво ответил юноша и покраснел.
– А на какой улице мы стоим?
Он покраснел еще больше:
– А я… я из другого района…

Вот как-то так. Пресс-служба ГУВД брехлива, как всегда. Пятьсот человек, my ass!