А теперь, Владимир Владимирович, соберитесь…

Ай-яй-яй, что же вы так-то? Некрасиво, очень некрасиво.

Конечно, вы можете говорить, что я и брюзжу, и что у меня дамская истерика, и вы можете не останавливаться на этом, а продолжать в том же духе, только мое мнение, что женщина никакая не национальная героиня имеет право на существование, равно как и категорическое неприятие вами моей точки зрения.

То, что она совершила, это не подвиг, и не самопожертвование. Она прекрасно знала, что единственное, что ей грозит, это недопущение на какую-нибудь очередную встречу с журналистами.

Героиней ее можно было бы назвать, если бы она рискнула своей жизнью для того, чтобы спасти кого-то, или сознательно пожертвовала бы своей жизнью ради спасения чужой. Бывает так, что человек спасает провалившегося под лед ребенка, выталкивает его на лед, заставляет его отползти подальше, а сам, не имея сил выбраться из полыньи, гибнет. Вот что такое героизм. А “Спасибо, Вова” в ответ на “Садись, Маша”, это не героизм, она просто схамила в ответ на чужое хамство.

Вы видите в этом “брюзжание” и “дамскую истерику”? Я вижу в этом только высказывание мнения, отличного от вашего. Вам не хочется это слышать? Приколотите над калиткой дощечку, и напишите: “Мнения, отличные от моего, меня не интересуют”.

Ничего забавного в этом нет, вы ведете себя как самая обычная женщина, понимающая, что собеседник если не во всем, то в чем-то прав, но не имеющая сил признаться в этом. Отсюда и “брюзжание”, и “дамская истерика”, и “я теряю интерес к беседе”, и “вам нужно выговориться”.
А разве вам не надо был выговориться, когда вы выложили сюда это видео?
Выговорились? А почему я не могу выговориться?
Вы теряете интерес к беседе? Если бы вы теряли этот интерес, то просто не отвечали бы.
Вы просто напишите: “Я не хочу вас слушать”, и я сразу замолчу, мы же не в сообществе разговариваем, а в вашем журнале.
Напишите, не стесняйтесь, накиньте платок на роток, учитесь гнать железной рукой человечество ко всеобщему счастью.

Ага, вот и кавалерия спустилась с гор. Похоже, придется сражаться на два фронта. Щас, только пулемет разверну.
Если я не закрыл лицо руками, и не побежал к билижайшему пруду, так я сразу и нервничаю? Отнюдь, как говорил в свое время бывший премьер-министр Егор Гайдар.
Во-первых, похоже, нервничаете вы, милейшая, если влезаете в тихий интеллигентный разговор, который я веду с хозяйкой журнала. Мы уж как-нибудь сами обсудим с ней интересующие нас вопросы.
Во-вторых, “все”, которых вы упомянули, меня абсолютно не интересуют, равно как не интересует, поняли они что-то или нет.
Поторопитесь, ваш трамвай сейчас уедет.

Хех! И вы не удержались, чтобы не бросить в меня камень. “Истерика ваша девочковая пополам с с гусачьим каким-то шипением…”. “Дамская истерика” была, добавилась “девочковая”.
Кто следующий? Посмотрите в конец очереди, а то мне плохо видно.
Граждане и гражданки, у кого истерика “младенческая”, детская”, и “старушечья”, те проходят без очереди, а у кого “шипение”, но без “истерики”, те спокойно стоят, ждут, и не пихаются локтями.

Ну, а теперь с вами, сударыня, разберемся.
Может быть, вам это покажется странным, и чем-то даже унизительным, но меня абсолютно не интересует ваше мнение по поводу того, интересует мое мнение хозяйку журнала или нет. Мы с ней как-нибудь и сами разберемся, а набегающие из кустов подруги с оглоблями наперевес, это зло, с которым надо нещадно-таки бороться.
В связи с этим вспоминается мне один случай, рассказанный деревенским родственником.

– Директор совхоза почти тридцать лет у нас в селе прожил. Сначала, когда простым инженером был, жил с женой и двумя сыновьями в совхозном доме. Потом стал главным инженером, и в начале девяностых решил построить свой дом. В хорошем месте, на берегу реки купил старую избу, разломал ее, договорился с мужиками, и начали они ему строить новый дом.
Когда дом строишь, по старой деревенской традиции строителям надо обязательно выпивку ставить – «закладное» и «князевое». «Закладное» ставят, когда только-только строительство начинают, дом закладывают, а «князевое» – когда дом под крышу подведен, и князек на крыше поставлен.
Некоторые строителям и «балочное» ставят, это когда потолочные балки кладут, но у нас в селе это необяза-тельно. Главное – «закладное» и «князевое» поставить.
«Закладное» главный инженер мужикам поставил, а «князевое» не стал. Может, не захотел еще раз с мужиками выпивать, может, денег жалко стало, короче говоря, остались мужики без «князевого». Когда они поняли, что положенного угощения им не видать, один из них снова залез на крышу и воткнул рядом с коньком голик, т.е. веник из прутьев. На нашем деревенском языке это значит, что хозяин этого дома очень нехороший человек, и жизни в этом доме ни ему, ни его семье не будет.
Главному инженеру и невдомек, было, что над ним посмеялись. Не местный, откуда ему знать! Почти год голик на крыше провисел. Потом, видимо, кто-то или ему, или жене сказал, что народ в селе над голиком смеется. Собрал хозяин дома мужиков, угостил их, как положено, ну, они ему тогда голик и сняли.
Почти десять лет главный инженер с женой и сыновьями в этом доме прожил, потом директором совхоза стал.
Был у него в том же районе друг, в другом селе жил, километров за тридцать. Потом друг утонул, и у директора с вдовой начался роман. Оно и понятно, мужику под пятьдесят, а вдова на пятнадцать лет моложе его. Он, видимо, и раньше к ней симпатию имел, да когда друг жив был, в руках себя держал.
На селе про тот роман быстро узнали. Это в городе можно любовь на стороне крутить, да жене врать, что на совещании задержался, в деревне такие номера не проходят.
Жене директора ее подруги в оба уха начали жужжать:
– Твой-то опять туда ездил… Стыд-то какой… Все село знает… Он тебе все врет… Врет… Врет… Это же тебя унижает…
Ну, и уболтали бабу. Однажды, когда мужик уехал на свидание, уговорили подруги жену поехать в то село, и застать мужа на месте преступления. Жена поехала с ними и устроила там мужу трам-тарарам. Можно было и остановиться на этом, так нет. Жена из дома ушла, стала жить отдельно, потом вернулась, а подруги все жу-жу-жу да жу-жу-жу… Она снова ушла.
В общем, все кончилось разводом. Директор купил бывшей жене квартиру в том же селе, дом продал, а сам с новой женой и ее детьми уехал в райцентр.
Бывшая его жена сейчас живет одна. Дети выучились и живут в других городах. О том, что случилось, она сейчас жалеет. Говорит, что дура, зря послушалась подруг. У всех подруг мужья в свое время тоже налево бегали, но они молчали, перетерпели, и сейчас, когда мужики успокоились, они все с мужьями, а она в пятьдесят лет одна осталась.

Ага, защелкали зубки-то, и судорога по личику быстро-быстро пробежала (за “зубки” и “личико” дико извиняюсь, но после “плечика” получите назад вашим бумерангом да по затылочку).

Ну, что же, приходится выпрямляться во весь рост, и заводить речь длинную, речь неспешную.

Кх-х… Кх-х… Дайте откашляться, да гусли настроить… До-ре-ми… До-о-о…
Дзын-н-нь…

Вот стою я перед вами, граждане, простой российский блогер, СУПом битый, провайдерами стреляный, и понять не могу, за што мне такое наказание?
Сизым соколом, белым лебедем, быстрокрылым селезнем пролетел я по этому журналу, оставив в нем свое мнение, мнение короткое, не злое, мнение маленькое, будто птенчик какнул, будто муравьишка пукнул.
Налетели сразу тучи черные, тучи черные беспросветные. Закрутили ветры сокола с лебедем и с селезнем, вознесли их высоко, да оземь грянули. Смялось крыло соколиное, хвост лебединый, да сломалась лапка у селезня, но живы остались птицы гордые и свободные.
Крикнули сокол, лебедь и селезень:
– Уймись буря, уймись ветер, дозвольте слово вымолвить, слово честное, сердешное. Ай, не вольны мы, птицы вольные свое мнение иметь? Это мнение не тина болотная, не мох лесной, а жаркий Горюч-камень, под которым меч лежит, и тот меч Истиной называется, а кто на чужое мнение глад и мор насылает, тому дорогу к Горюч-камню не найти во веки веков.
Призадумались тучи, утихли ветры, а потом и небо очистилось.
Только собрались улетать сокол, лебедь, да селезень на родимую сторонушку, как налетели на них стаи черных птиц с языками длинными, змеиными, зубами острыми, железными, и стали их щипать да рвать.
Стали птицы вольные черных птиц по клювам да по хвостам бить. Вскричали птицы черные: “Не гоните нас, мы не птицы, мы девицы красные, с руками нежными, руками теплыми!”.
Только сокол, лебедь и селезень остановились, а птицы-обманщицы снова на них навалились, клювами долбят, и в глаза метят. Еле-еле отбились, и прогнали их.
Ой, вы гой еси, добры-молодцы, и красны-девицы, да не верьте вы голосам сладким, когда поют их птицы черные, а гоните их сразу далеко за Урал-гору, за леса зеленые, и за реки синие.

А как вам хочется – чтобы я был пьян, или чтобы я был трезв?
Чтобы я был пьян от вина или от счастья?
Чтобы я бы трезв и скучен, или трезв и печален?
Не стесняйтесь, растекитесь мыслью по дереву, ведь совсем недавно вы так бойко писали и о сердце, которое забилось в вашей груди горячо и часто, и о крепкой дружеской руке, положенной на нервно вздрагивающее хрупкое мужское плечико.
Ну же! Всплеснитесь волной, накатитесь на берег, ударьте в бубен, проплывите белой лебедушкой, да хотя бы пальцами щелкните. Не можете? А тогда нечего было и начинать.
И так всегда. Выбегут из кустов, завизжат, ногами затопают, заулюлюкают, а потом сами же и в слезы. Не женское это дело, сударыня, на охоту с ружжом ходить. Сидите лучше на печи, да ешьте калачи.

Я еще более буду вам признателен, если вы обратитесь с такой же просьбой к людям, которые отвечают на мои комментарии, ибо только из-за них я нахожусь в вашем журнале столь долгое время. Дело в том, что когда я учился в школе, учителя говорили нам: “Дети, в соответсвии с правилами вежливости надо отвечать на каждое полученное письмо”, а я был очень впечатлительным ребенком, и все услышанное в школе, запоминал на всю жизнь. Если мой собеседник, столь увлекательно расписывающий прелести семейной жизни со слоном, займется чем-нибудь другим, то не успеет стреженая девка косу заплести, как вы забудете о моем существовании.

Да что вы говорите? Палочкой? Надо же, а я-то думал, что к вам приходят только приличные интеллигентные люди, а вы, оказывается, считаете себя высшей кастой, которая может тыкать палочкой тех, кто имеет мнение, отличное от вашего. Вы – прелесть! Особенно здорово написать про палочку, а потом забанить. Вы уж сразу трите и все мои комментарии, чтобы и духу тут не было от тех, кто хоть в чем-то с вами не согласен, тем более что палочка, согласитесь, была в моих руках, иначе ваши друзья и подруги не уползали бы в кусты.

Помните журналистку, которая написала какую-то чушь о Павлике Морозове, а потом банила всех, кто заявлял о малейшем несогласии с ней? Поздравляю вас, вы сидите вместе с ней на одной лавочке.

Вы и ваши друзья считаете, что только их и ваше мнение имеет право на существование? Так это ведь все уже было. Помните лозунги советских времен «Учение Ленина всесильно, потому что оно верно».

Мог бы спросить вас, чем отличается ваша нетерпимость от нетерпимости власти, так ведь не ответите, потому что в глубине души сами понимаете – ничем. Потому и забанили, чтобы эту самую совесть заглушить.

Очень надеюсь, что не будете снова банить, а потом отвечать на этот комментарий, потому что это будет совсем уж неприлично.

Да мне тоже все равно. Думаете, в первый раз такую, как вы встречаю. Что в Интернете, что в реале – полным-полно. Начинаете бодро, наскоком, вприпрыжку, а сил надолго не хватает, и потом пш-ш-ш… А виноваты потом все, кроме вас, белых и пушистых – папа, мама, подруги, мужья… Единственное, что вам остается, это пыхтеть, как рассерженному ёжику: «Это смешно…», «это диагноз…».
У вас тоже диагноз есть – самонадеянность и слабоволие.
Надеюсь, у вас хватит такта не отвечать мне на этот комментарий, потому что хозяйка журнала, будучи не в силах снести «позора мелочных обид», забанила меня.

Я – женоненавистник? Ага, значит, если я вам сказал “фи”, значит, мне все женщины не нравятся? Ну у вас и самомнение! Мне лично вы не нравитесь, понимаете – вы, а многие, в том числе и хозяйка журнала, несмотря на бан, совсем напротив.

“Ах, волкИ позорные! Бейте лебедя белого в грудь пушистую!!!” (с)
Самому-то не стыдно? ;))))

Не мешай человеку окапываться – враги ж кругом.

Так ссыкотно ж. Сжимается кольцо Антанты. Пора столицу переносить.

Жениться вам надо.

Интерес, вижу, есть.

Ножками, ножками.

Вам ли перебирать.

Халявщиков не требуется.

Нет, так вы слона не продадите.

Кому и слон невеста.

Дело семейное.

я, простите, дама, и мне с вами сражаться несколько не к лицу.

впрочем, всё, всё, не смею больше отвлекать вас от вашего Мнения.