Темный двор со шлагбаумом недалеко…

Думаете, мои размышления какие-то некошерные?
Так об этом феномене уже другие писатели подумали, и давненько – простите за длинную цитату:

Татарский представлял себе свое будущее примерно так: днем — пустая аудитория в Литинституте, подстрочник с узбекского или киргизского, который нужно зарифмовать к очередной дате, а по вечерам — труды для вечности.

Потом незаметно произошло одно существенное для его будущего событие.
СССР, который начали обновлять и улучшать примерно тогда же, когда Татарский решил сменить профессию, улучшился настолько, что перестал существовать (если государство способно попасть в нирвану, это был как раз такой случай).
Поэтому ни о каких переводах с языков народов СССР больше не могло быть и речи.
Это был удар, но его Татарский перенес.
Оставалась работа для вечности, и этого было довольно.

И тут случилось непредвиденное.
С вечностью, которой Татарский решил посвятить свои труды и дни, тоже стало что-то происходить.
Этого Татарский не мог понять совершенно.
Ведь вечность — так, во всяком случае, он всегда думал — была чем-то неизменным, неразрушимым и никак не зависящим от скоротечных земных раскладов.
Если, например, маленький томик Пастернака, который изменил его жизнь, уже попал в эту вечность, то не было никакой силы, способной его оттуда выкинуть.

Оказалось, что это не совсем так.
Оказалось, что вечность существовала только до тех пор, пока Татарский искренне в нее верил, и нигде за пределами этой веры ее, в сущности, не было.
Для того чтобы искренне верить в вечность, надо было, чтобы эту веру разделяли другие, — потому что вера, которую не разделяет никто, называется шизофренией

© Пелевин

Я вас, простите, забаню на какое-то время, раз до вас так туго доходит.

Ах, как изящно и по-питерски вежливо… 🙂

Таня) вы оправдали слово “интеллектуальный” из названия жж)))