У больничных администраторов какое-то сложное…

У больничных администраторов какое-то сложное отношение к окнам. Считают дырки в стенах лишним элементом, похоже. Дополнительными воротами для проникновения злопастных микробов. К тому же теоретически больной может туда вывалиться. Или – о! – наоборот, влезть. Так бы дверь каталкой приперли – и вася, а с этими окнами каталка не поможет, хворый люд повалит в них, как гоголевская нечисть, настырно размахивая кто рукой, кто ухом, кто печенью, а кто вообще сказать неудобно чем. И микробы на нем кишмя кишат. На люде, в смысле.

Первый раз я об этом задумалась, когда дочь положили в детскую больницу на Фучика. Запах множества поколений прописанных памперсов стоял в боксе не шевелясь. Не проветривали там, наверное, с момента основания этого богоугодного учреждения. А у Таньки было воспаление легких, и, в общем, хотелось как-то разрядить атмосферу, не говорю об аромате соснового бора – но хотя бы купчинским воздухом. Я сунулась к окну, и тут же поняла, что современной женщине лучше всегда иметь при себе скалолазное снаряжение, а вовсе не косметичку, – это был тот самый кошмарный, школьный вариант окна, когда тяжеленная фрамуга под потолком открывается словно дверь красношапкиной бабки – за веревочку. То есть должна. Но не открывается, поскольку ни у кого не находится тросов и карабина. Я задрала голову. Где-то далеко-далеко вверху болталась веревочка. Больные дитяти и пожилая докторша наблюдали за мной с вялым интересом. Я разозлилась. С грохотом подвинула железную кровать, взгромоздилась на спинку. Поскольку верхняя часть перегородок была стеклянная, увидела одновременно все палаты, – из соседнего каземата на меня выпучил глаза сидевший на горшке младенец (думаю, он никогда не видел таких высоких теть) – встала на цыпочки и, балансируя на одной ноге, победно дернула за вожделенную веревочку. Веревочка лопнула. Мои разбросанные кости долго собирали по палате больные дитяти и докторша.

Потом меня поразила ситуация с окном в больнице, где лежала бабушка. Памперсы взрослых – они, как бы это сказать… В общем, тут бы лучше сосновый бор. Но это снова было Купчино. И я привычно полезла на спинку кровати под аханья старух. Я уверена, администратор детской больницы предупредил администраторов этой. Мол, ходит тут одна… Потому что когда я добралась до верха и вцепилась в веревочку, оказалось, что фрамуга намертво заколочена вот такенными кривыми гвоздями. Заглянувшая на мои богохульства медсестра поведала, что форточку заколотили от урагана. Ураганы наносят в нашем городе страшные разрушения. Так и представляю бушующий ветр, которому не удалось унести недужных старух вместе с их тапочками и газетами “А ну-ка, отдохни”. А обратно расколотить никто не смог.

Сегодня, простите за интимную подробность, поехала к гинекологу. Нет, не в Купчино. Уже в коридоре показалось странным, что вываливающиеся из кабинета тетки как-то уж слишком отдувались и торопливо ползли к лифту. Когда я попала наконец внутрь, стало понятно почему. Окно – обычное закрашенное белой краской окно без форточки – было закрыто. (Реплики про кондиционер излишни.) За столом сидел мокрый как мышь полусваренный доктор. Он вяло махнул в сторону кресла, понятным образом развернутого к свету. Стаскивая трусы, я осторожно сказала:
– Как у вас душно… Может быть, открыть окно?
Доктор застонал и поведал следующее. Ровно напротив здания поликлиники расположена воинская часть. Разделяет их небольшой типично петербургский двор. Мысль интересная – так сказать, чтобы женщины сразу начинали считать в уме, сколько будет стоить белый билет, если родится мальчик. Так вот окно гинекологического кабинета выходит ровно на окна, за которыми отдают долг родине срочники.
Я посмотрела на несчастного врача и сказала:
– Доктор, давайте откроем. Мне не жалко, а солдатики порадуются. Много они хорошего видят?
Клянусь, он посмотрел на меня с огромной симпатией. Поколебался. И вздохнул:
– Не будем развращать молодежь. Залезайте.
Прислать в поликлинику, что ли, занавески… А то доктора жалко.