У меня теперь на телефоне…

У меня теперь на телефоне есть такая программка, которая показывает, сколько километров я прошла, куда, иде я нахожуся и зачем. Ладно, вру – зачем не говорит, но это дело будущего, тем более что лет через пять станет совсем актуально. Зато говорит, с какой скоростью шла, причем разделяет на среднюю и максимальную. Теперь понятно, почему после моих экскурсий взмокший народ, пытаясь отдышаться, смотрит неодобрительно, хотя некоторые, особо сознательные, норовят доплатить за внезапный фитнес. Со средней, то есть 6 км/час, я тихонько бреду, наслаждаясь видами. Но стоит задуматься о судьбах отечества, как ноги сами собой развивают скорость до 12 км/час. Местные селадоны, ведущие на набережной охоту на одиноких русских курочек, успевают, бедняги, лишь умильно воскликнуть: “Добардан!” – и обескураженно проводить взглядом мою стремительно удаляющуюся фигуру. Они просто не знают, что ловить надо на живца – котика или собачку, тогда есть шансы.
Только не сегодня – сегодня я шла целенаправленно, кормить тщедушную мохнатую закорючку, обнаруженную возле кафе “Тропико”, малолетнюю кошку столь странной расцветки, словно ее перекрашивали из черной в рыжую старой зубной щеткой. Если ее взять подмышки и поднять в воздух (первая попытка определить гендер), малютка довольно неожиданно начинает ругаться сиплым боцманским басом. Умяв банку консервов – доедала уже с явным трудом, блаженно повалилась на зеленый синтетический коврик перед кафе, и стала делать, как говорил мой отец, кобенечки. Зацепила худенькой, длинной подростковой лапой из-под стола мятую салфетку, каталась с ней в обнимку, жмуря желтые глаза, валялась, мурчала: развеселилась. Отец же это называл: середочка сыта, и краешки играют. Наконец спряталась от ветра за пальму и заснула.

За кафе целая лужайка покрыта маргаритками – родней нашей мать-и-мачехи, они первые вылезают после зимы, выманенные солнцем. Там уже стояла русская старушка в мохеровой серой шапке, взволнованно сказавшая мне, когда я нацелилась на них телефоном: “А вот синенькие еще, синенькие не забудьте!” И действительно, были еще синие цветочки, совсем крошечные, словно бисер, я бы их сама не заметила. Убедившись, что синенькие не обойдены вниманием, она улыбнулась мне уже здешней, безмятежной улыбкой и заковыляла, заложив руки за спину, по набережной к пирсу.

Дальше желтый домик – сортир. Начальник сортира и жрец его чистоты – Кеннеди. Познакомились мы, как ни странно, вовсе не в сортире. Я стояла возле вместительного аквариума – гордости “Тропико” и глазела на двух огромных… гм… лобстеров? Что-то с клешнями и глазами на палочках. “Русская?” – раздалось за спиной. Я призналась, что да, действительно русская. (Тем более что русских здесь любят, удивительное дело. Просто, видимо, Черногория давно не попадала в сферу наших интересов.) Местный молодцеватый дед, экипированный одним покосившимся зубом, оказался бывшим моряком. Представился Кеннеди, но при этом поклонник сильной руки и лично российского президента. Сегодня его, впрочем, не было. И, когда я заглянула в желтый домик по срочному делу, пожилая черногорская тетенька приняла меня за туалетную работницу. Не то мне срочно пора поменять гардероб, не то выражение лица. Утешает только, что я то же подумала о тетеньке.
Дальше по набережной гулял с хозяйкой трехлапый черный песик. Не успела я впасть в жалостливое умиление, как песик ни с того ни с сего злобно облаял и обрычал добродушного здоровяка-боксера, втрое больше себя размерами. Пока хозяева растаскивали собак, я подумала, что не зря, видимо, у песика всего три лапы, и не сократились бы они до двух, при таком-то паршивом характере.
А те псы, что на фотографиях, оснащены полным комплектом всего, чего полагается, зацеловали меня чуть ли не насмерть, но бросили ради того, чтобы нахамить проезжающему автомобилю. Мужики, вы все одинаковы.