Кстати о детях. Попался мне…

Кстати о детях. Попался мне на кухне сын. Район холодильника – отличное место для встреч. Я и спрашиваю:
– Мить, а если бы ты сейчас учился, и от вас бы потребовали прийти в черно-оранжевых лентах, ты бы что сделал?
– Не пришел бы, – удивляясь моей недогадливости, отвечает ребенок.
– А если бы кровь из носу надо было бы прийти?
– Тогда пришел бы.
– А-а…
– Но без ленты, – флегматично добавляет он.
Я хотела его еще помучить проблемой выбора, и вдруг вспомнила про Ларису Филимоновну.
Однажды мой патлатый сын сидел в рекреации, дожидаясь начала уроков. Грыз яблоко и читал книжку. Вернее, скажем прямо – развязно полулежал на скамье, без всякой почтительности прислонившись лопатками к школьной стенке. Рядом списывали алгебру еще какие-то обалдуи. (Мой, надо полагать, уже списал.) Эта идиллия ужалила в самое сердце проходившую в другом конце коридора Ларису Филимоновну. Даму прекрасную во всех отношениях, великого Песталоцци. Она изменила свою траекторию, подгребла к компании и потребовала встать.
Все встали.
За исключением моего сынка, которому подростковая фанаберия ударила в голову.
Немедленно разгорелся конфликт.
Довольно долго несчастная Лариса Филимоновна пыталась воздействовать методом кнута, поскольку пряниками не оснащена была никогда.
– Почему ты позволяешь себе находиться в такой позе! Здесь, в школе! – восклицала она гневно.
– А что такого? Что в этом оскорбительного?
– Ты лежишь! Ты лежал!
Оппонент гостеприимно обвел рукой окрестности:
– И вы ложитесь!
– …Митя, – позже ныла я, ощупывая дыру, проделанную в моей голове педагогами, – тебе трудно было, что ли? Встал бы перед учительницей! Ищешь мне на жопу приключений только.
– Да я бы и встал, ты же знаешь, – пожимал плечами строптивый сын. – Но зачем она говорила со мной таким тоном!
Наследственность – страшное дело. Мы реагируем не на слова. Мы реагируем на интонации.