“Да, дружочек, это я”.

Путин разводится.

Как теперь читается рассказ Людмилы о ее браке. Как читается, ой ё-ёёё…

“…Как-то мы пошли на вечеринку, где я, видимо, слишком раскованно себя повела: танцевала, веселилась, смеялась. Владимиру Владимировичу это не понравилось, и мне было совершенно четко сказано, что наши дальнейшие отношения невозможны. В тот момент я поняла – надо уезжать.
Я даже спорить не стала, потому что все было сказано достаточно решительно. Тем более что я отношусь к тем людям, которые понимают слово, его значимость. А обиды за сказанное не было. Ведь со мной поступили честно, сказали все прямо в глаза.
Я уехала… Не скрою – было очень тяжело. Очень! А через две недели подхожу к двери квартиры, а к ней приколота маленькая такая записочка: “Да, дружочек, это я”. И – номер телефона…
Впоследствии Владимир Владимирович говорил, что его поездка “получилась”… Ну а если приехал, то почему бы не зайти…
Помню, при встрече я плакала, объяснялась в любви, говорила, что Владимир Владимирович мне необходим. Затем я поехала его провожать… Но наши отношения были по-прежнему неопределенны…”

“…Буквально для через три Владимир Владимирович уехал. Поскольку он не занимался пеленками, продуктами, приготовлением завтраков, обедов, ужинов, то мне стало даже легче после его отъезда, потому что надо было заботиться о двоих – муже и ребенке, а так у меня осталась лишь Маша…
…Когда приехала в Дрезден, то была на седьмом месяце беременности. При этом ни разу не ходила к врачу – все не было времени. Помню пошли мы к врачу, и он так меня ругал, так ругал. Выяснилось, что у меня очень низкий гемоглобин. А с чего ему быть высоким?

Представьте: я, беременная Катей на седьмом месяце, Маша – на одной руке, сумка с продуктами – в другой, и пешком на шестой этаж. А тут на лестничную площадку второго этажа выходят муж с женой и видят меня, карабкающуюся наверх. Немая сцена. У мужчины глаза становятся большими-большими. Он только и смог, что выдохнуть: “Люда, ну разве так можно?” Затем мужчина хватает Машу, сумку и поднимает их на шестой этаж. Но ведь это было единожды. А у меня день таких походов выходило минимум три. Потом, знаю, сосед несколько раз говорил мужу: “Володя, надо помогать. Надо помогать, Володя!”
Но это не возымело особенного действия, так как у Владимира Владимировича был принцип: женщина в доме все должна делать сама. Поэтому он никогда не принимал никакого участия в домашнем хозяйстве…”

“…Мне всегда хотелось, чтобы муж у меня был именно таким – ел и приговаривал: как вкусно, как здорово! И я всегда завидовала женщинам, у которых именно такие мужья.
В нашей семье все происходило по-другому.
Приходит Володя, допустим на обед. Я, естественно, накрываю на стол. Муж ест. Я с замиранием сердца жду реакции. Ее нет.
– Как мясо? – не выдерживаю я.
– Суховато.

Для меня это, что ножом по сердцу. Я так старалась, за мясом специально ездила, затем готовила. Можно сказать всю душу вложила. И – суховато!
Так что я постепенно стала испытывать отвращение к кухне. В том числе и потому, что никогда нельзя было дождаться хоть какой-то похвалы. Если что-то было действительно вкусно, то заключение было следующим: неплохо.
Хотя, с другой стороны, есть же известная фраза: не хвали женщину, чтобы ее не испортить. Так что Владимир Владимирович меня всегда тренировал, держал, так сказать, в тонусе…”

Ну и так далее.

http://golishev.livejournal.com/1439498.html