Барселона. Музей Барбье-Мюллера.

Стала просматривать музейные барселонские фотографии, мрачно сделала вывод – ослица. Я серая ослица с длинными прозрачными ушами и репейником на шелудивом заду. И даже не валаамова, а простая крестьянская, груженая цифровиком и безмозглой башкой. Потому что если уж фотографируешь из-под полы сокровища, то фотографируй и таблички рядом с ними, или хотя бы записывай на манжетах дату и место. А если такая голодранка, что манжет нет, то запиши на салфетке. Не рассчитывай, что гугль знает все. Фигулечки в ноздрюлечке, как говорили у нас в школе таким вот с репейниками. Как теперь отделить ольмеков от тольтеков, а тольтеков от ацтеков? Но кто же знал, что в сети так мало картинок, а уж конкретно экспонатов из музея Барбье-Мюллера и вовсе кот наплакал.

Положим, само здание трудно сфотографировать – улочка с пышным названием каррер де Монткада такая узенькая, что толком и не пристроишься, тычешься только объективом без всякого смысла. В шестнадцатом веке, похоже, богатой кастильской знати нравилось строить дома балкон в балкон с соседями. Кстати, те сеньоры, которые жили напротив моего вожделенного музея искусства доколумбовой эпохи, и представить не могли, что в их дворцы Мека, Беренгер-д’Агилар, Маури, Финестрес и Баро-де-Кастельет будет запросто шастать болтливая чернь, чтобы посмотреть на мазню какого-то презренного Пикассо. Причем даже не заходя к Барбье-Мюллеру. Нет, серьезно – все ломились к Пикассо и ни одного посетителя, кроме нас, в музее доколумбового искусства. Дураки какие.

В самом музее фотографировать нельзя, о чем нам и сообщила умопомрачительно красивая, как все каталонки, кассирша. И вначале я даже послушалась. Зашла в специальную комнатку, где на столе разложены толстые фолианты с иллюстрациями, и стала добродетельно фотографировать фотографии. Фолианты, кстати, привязаны к столам, как вилки в советских столовых, – видно ценители изящного охулки на руки не кладут. А потом обнаружилось, что в залах нет ни одной старушки в седых букольках с брошью на кофточке и взглядом вохровца. Разве могли мы с цифровиком удержаться? Да он бы мне этого не простил никогда. Тем более что каждая фигурка, каждый барельеф, каждый задрипанный горшочек так мастерски экспонированы, что застываешь перед ними надолго. Пока разглядываешь, в голову сами собой вползают, топоча многочисленными ножками, слова Тлауискальпантекутли, Катцалькоатль или вообще Вицлипуцли. Не удивлюсь, кстати, если их нашептывают каменные фигурки за стеклом.

А теперь будут большие фотографии. И мало буков.

Ольмекский футболист. Можно сказать, редкий в истории памятник проигравшему – если верить рассказам ольмековедов о том, что невезучему игроку отрезали голову. У предков американских газонокосильщиков вообще с фантазией все было очень хорошо. Они не только изобретали письменность, способы исчисления времени, бумагу, театр и прочие приятные вещи. К наказаниям они тоже подходили с большой выдумкой. Например, у инков из кожи государственного изменника делался барабан, а из костей флейты. Чиновнику, обвиненному в должностном преступлении, с метровой высоты сбрасывали камень на позвоночник. А майя провинившимся чиновникам покрывали татуировкой обе щеки. Вообще идея интересная. Причем текст татуировки должны выбирать граждане, я считаю.
В общем, развлекались как могли. Оскорбителю чести мужа, например, вытаскивали кишки через пупок… Извините, отвлеклась.

Роды. Вот зачем я это написала? Что это еще может быть? Между прочим, обращает на себя внимание скептическое выражение лица рождаемого. В отличие от его родительницы. Женщины меня поймут.

Но только зря она радуется. Тут не успеешь родить, как начинается… Ученые люди пишут: “Керамика индейцев моче отражала мельчайшие подробности их повседневной жизни”. Не знаю, с чем сравнивали ученые, но на мой взгляд, подробности не такие уж мелкие. (Цивилизация моче (мочика) существовала с начала нашей эры до 850 года.)

Вот это удивительная штука. “Вдавленные” скульптуры. Баральеф наоборот. То есть, грубо говоря, представьте себе формочки для кекса. Я специально засунула башку за витрину – с обратной стороны они совершенно гладкие.

Дальше Шахерезада прекращает свои речи, потому что мне совестно молоть такую чепуху. Сами смотрите. А если кто-нибудь разбирается в различиях доколумбовых индейцев, велком.