Школа туркменского города Чарджоу

Школа туркменского города Чарджоу, 1947 год. Во втором ряду третья справа, хитрющая улыбающаяся физиономия с белыми бантиками, – мой главный блогер и по совместительству мама. Вообще-то мы наблюдаем здесь драму семидесятилетней давности. Мама, ну то есть тогда Ирка Лукашевич, успела занять место рядом с любимой учительницей, которое по праву принадлежало отличнице Алле Поповой. Беднягу отличницу опознать тоже несложно – вон она в первом ряду третья слева, в черной меланхолии от такого Иркиного коварства.

До возвращения совместного обучения еще лет десять, поэтому на фотографии тридцать пять девиц и ни одного пацана. Все, конечно, пионерки. Впрочем, вру. Смуглая девочка в длинном темном платье, застенчиво притулившаяся с краю, – Мирка Исакова. Галстук она никогда не носила, в пионеры, судя по всему, ей не разрешили вступить родители. Семья была очень бедная, все жили в одной комнате с земляным полом. Больше всего Ирку поразило, что у нее не было ни одной книжки. И читала она с большим трудом, еле складывая слова. Но пионеры должны помогать неуспевающим, к тому же Мирка была соседка, так что Ирка взялась ее подтянуть по русскому и литературе. Начали, конечно, с “Тимура и его команды”, “Волшебника Изумрудного города” (он появился едва до войны и снискал среди советских детей славу, до которой Гарри Поттеру далеко) и любимой Иркиной книжки – “Два капитана”. Худышка Мирка втянулась моментально и через год уже читала запоем.

В верхнем ряду, третья слева – Таня Полторацкая, председатель совета отряда. Смуглая с косами, сразу за учительницей, – Хава НагизадЕ. Учителя, выбирая по классному журналу, кто будет отвечать, неуверенно говорили: “НогизАде, к доске”. На камчатке хихикали: “Ноги сзади!” Во втором снизу ряду слева с краю – маленькая рыженькая Ленка Филиппенко, которая однажды обозвала Ирку Сильвой. Задохнувшись от возмущения, Ирка вцепилась Ленке в косички, хотя кто такая Сильва Вареску, отлично знала от мамы. Дело было на улице, и разняли их шедшие мимо тетки, приговаривая: “А еще пионерки!”

Что пионерки, было видно сразу – галстуки носили все. А вот формы, из-за страшной нищеты послевоенного времени, не существовало, в школу ходили в чем придется. Но галстуки скрепляли стильной вещицей – металлическими зажимами с изображением пылающего костра. Пять поленьев костра и три языка пламени должны были означать пять континентов, на которых коммунистический Интернационал зажжет пламя мировой революции. Скоро, однако, выяснилось, что враги народа зашифровали на зажиме одновременно нацистскую символику и профиль Троцкого, и переполошившиеся пионеры, повыбрасывав вражеские зажимы, принялись завязывать галстук простецким узлом, дожившим и до моего детства. В узел Троцкий проникнуть не смог.

Галстуки у всех были какие попало, лишь бы мало-мальски красные. Из какой уж ткани мама сумеет выкроить треугольный лоскут. Ирке достался кусок свекольного сатина. Очень трудно было не завидовать счастливым обладательницам настоящих красных галстуков!
В этих разнокалиберных галстуках гордые пионеры маршировали колонной по Чарджоу – со знаменами, барабанами, шумом и треском. В очередной раз, когда Иркин класс шагал в Дом культуры на какой-то пионерский слет, распевая: “Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры, дети рабочих…” – кто-то запулил в них камнем и попал Ирке в голову. Прямо в то место, где был шрам от ранения во время бомбежки 43-го.
– …Но вы же остановились? Ты же не пошла дальше маршировать? – спросила я.
– Нет, мы только пригнулись немного, я зажала кровь ладошкой и пошла дальше, – смущенно сказала мама. – А на слете нам говорили про пионеров-героев. Я сидела и представляла себя на их месте.
Дома она ничего не рассказала, а когда ранку заметили родители, наплела что-то к делу не относящееся. Боялась, что мама больше не пустит на пионерские праздники.
Бедный мой маленький пионер-герой. Самый любимый из всех пионеров.