Дочка одного милого юзера боится уколов
Дочка одного милого юзера, бедняга, боится уколов. Митя уколов уже не боится, потому что, когда мы сюда приехали, то решили выявить местные аллергены. Вообще-то аллергенов нам хватало своих, но бледным пресыщенным петербуржцам захотелось мидвестовской экзотики.
Мы пришли к доктору и смело приготовили палец. Или вену, что в общем-то почти все равно. Доктор с мужской фамилией, но с женской фигурой сладко улыбнулась и прогулила, что метод распознавания аллергенов путем изъятия крови у пытуемого безнадежно устарел, а в Америке, где самая медицинская медицина… Тут отработанным жестом она достала из-за спины приспособление, очень похожее на скребницу для лошади. Но это была не скребница. Последовательница Асклепия разложила ничего не подозревающего Митю на койке пузом вниз, прижала к спине агрегат, сказала “пли” (может, мне это и послышалось) и нажала кнопочку. Из скребницы выскочило 48, пишу словами – сорок восемь – иголок, раздался один жалобный вопль, на спине появилось много красных дырочек. Надо ли говорить, что никаких новых, экзотических источников чиха или чесотки эти сорок восемь дырочек не выявили. На пути домой в утешение я рассказывала про святого Себастьяна. Митя мрачно молчал – образ пронзенного римскими стрелами мученика его не подбодрил.
С тех пор несколько одиночных уколов для него – раз плюнуть. Во всяком случае, я так думаю.
Правда, уколы по сравнению с “кукушкой” – все равно что полоскание рта по сравнению с промыванием желудка посредством толстого зонда. Если кто-нибудь когда-нибудь имел удовольствие заполучить гайморит, тот сейчас охнул и упал в обморок, стукнувшись головой о клавиатуру. Вообще-то по-научному “кукушка” называется “перемещение”, вызывая в памяти фантастические рассказы о нуль-транспортировке и телекинезе. Действительность, как всегда, превосходит воображение. Представьте, что вам, слабому и беззащитному, распростертому на кушетке, ангел милосердия здоровенным шприцом закачивает в одну ноздрю лекарство цвета лимонада “Буратино”, в другую засовывает прозрачную кишку и включает моторчик. Но не улетает в окно, жужжа пропеллером, а откачивает насосом из вашего многострадального носа все, что плохо лежит. Если вы вовремя не спохватитесь, то в трехлитровую банку под кушеткой вместе с соплями могут утечь и мозги. Переместятся. Но это еще не все. Особую пикантность соплепереместительной процедуре придает требование сопровождать действие беспрестанными “ку-ку”, отчего ждущим в коридоре пациентам кажется, что медики завели часы с чрезвычайно гундосой и сбивающейся с ритма кукушкой. Словом, когда вы встаете с гостеприимного ложа, из глаз ваших непроизвольно или произвольно текут слезы, в носу пусто, как в разграбленной сокровищнице, и на протяжении остатка дня вы время от времени вскрикиваете “ку-ку”, обращая на себя пристальное внимание окружающих.
Я так красочно все это описываю, потому что провела много часов в институте ЛОР на Техноложке, куда возила пятилетнего Митьку лечить гайморит. Меня в процедурный кабинет не пускали, я сидела в коридоре, зеленая и потная, и слушала, как Митя роптал. Роптал он очень громко. Дети, ожидающие очереди, в ужасе переглядывались с родителями и пытались спрятать в утесах облезлого больничного интерьера тела различной степени упитанности, а Митины крики носились по отделению, словно буревестники. “А-а-а-а!!! – кричал сын. – Аа-а-а!!! Ну пожалуйста, не надо больше! Ку-ку! Аа-а-а!!! Хватит, хватит! Ку-ку! Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ! КУ-КУ!” Когда наконец открывалась дверь, меня можно было выжимать, как тряпку. Митя появлялся красный, растерзанный, но злой и непокоренный, словно ягуар, разорвавший сеть зверолова. Следом выползала измочаленная врачиха. Родители следующего клиента с безнадежными уговорами отдирали чадо от стула. Я слабыми руками наматывала на Митю куртку и шапку, и мы выходили на улицу, после чего направляли стопы к “Тройке” и заказывали там максимальное количество пирожных. Пока я приходила в себя, недавний исполнитель оратории “Что-то там в носу” подкреплял свои силы взбитыми сливками, весело блестел уже просохшими глазами и облизывал грязные пальцы. Сил, чтобы сделать ему замечание, у меня не было.
